Игорь Сотников - Номенклатор. Книга первая

И Публий, побуждаемый внутренней мотивацией, за которой стоит его до чего же любопытная эгоцентричность и юношеский максимализм, ничего нежелающий пропускать мимо себя, вслед за Этоʹтом моргнул, а как только открыл свои глаза, то вот перед ним расположилась одна из площадей Города, где народ собирается не только по праздникам, но и для того чтобы на народном собрании, собираемом по разным общественным поводам, а на этот раз, чтобы избрать в магистратуру на выборные должности претора, а в суд судей, продемонстрировать свою гражданскую позицию и активность.

И как видит Публий пока ещё своими глазами, то народу собралось на площади не протолкнуться так, что спирает дыхание и тебя начинает охватывать злость и желание одёргивать криком и кулаками откровенно бесцеремонно себя ведущих некоторых сограждан из среды граждан, кто не считаясь с твоими гражданскими правами, кои не только незыблемы, а они настаивают на личной неприкосновенности гражданина, берут и тебя пихают очень больно в бок, а затем под лопатку, и притом это так лихо и хитроумно закручено вон тем гражданином с одной упорно-тупой мыслью на всём своём лице, так бесцеремонно себя ведущим к твоей гражданской позиции, отстаивающей твою личную неприкосновенность, в первую очередь в физическом плане, что ты, а именно Публий, и выразительно возмутиться сразу ему в ответ никак не может, будучи зажатым своими зубами в тиски от этой ошеломившей его боли, вызванной этим локтевым ударом ему в бок этим негодяем.

И как только Публий приходит в себя, то единственная мысль, которая его сейчас всецело занимает, то это непременное желание выяснить, кто этот такой беспринципный негодяй, кто так легко и бесцеремонно попирает гражданские права граждан Рима. Вот отчего-то Публию не верится никак в то, что этим беспринципным негодяем, поправшим его право на свободное перемещение по улицам Города и тем более по его обширным площадям, может быть его согражданин.

И теперь уже Публий, не считаясь с правами вставших на его пути сограждан, отталкивая и расталкивая их в сторону, прёт вдогонку за тем человеком с упёртой позицией на граждан Рима, кого он в упор не видит и не считает для себя нужным с ними считаться. Ну а то, что Публий себе позволяет такие отступления в деле следования своему гражданскому долгу, быть приятным согражданином и своим поведением не вызывать нарекания у своих сограждан, то он сейчас преследует благую цель – догнать и наказать негодяя, преступившего зону личного пространства гражданина. А ради благой цели можно и потерпеть небольшой дискомфорт своих отдавленных ног, и можно подвинуться и оторваться от своих не слишком скромных мыслей насчёт одной интересной матроны, захваченной ранее в водоворот пикантной соразмерности мыслей этого нескромного гражданина, а сейчас она подмята рукой Публия в такие привлекательная для всякого постороннего взгляда гражданина места, что он хочет того или нет, а поймает себя на весьма не скромной мысли.

А если при этом он оказался тут, в этом месте и моменте не совсем один, а со своей матроной, выказывающей себя особенно в недовольном расположении духа, – а так-то это для неё обычное состояние расположения духа, – то тут уже ему не отвертеться от требующих немедленных ответов вопросов со стороны своей матроны. Где первый из них будет предположительно следующим образом звучать: «Вот же ты, Амфисс Виллий, шелудивый пёс. И у меня к тебе только один единственный вопрос. Когда ты будешь на меня таким же взглядом смотреть?».

Ну а так как Амфисс Виллий не первый год живёт со своей матроной, Валерией Антуллой, кто не просто сумела, а преуспела в том, чтобы перевернуть всецело все его прежние взгляды на привычные вещи, а теперь её это возмущает видите ли, то его не ввести больше в заблуждение насчёт всего что-либо сказанное Валерией. И он отлично знает, что Валерия одним вопросом к нему не удовлетворится, а за ним последуют и другие. И этому есть своё логическое объяснение, – неудовлетворённая жизнью матрона, начинает искать своё удовлетворение через требовательные вопросы в самом лучшем случае к себе, а так-то она начинает их задавать тому, кто и знать не знает на них ответа, – за которым стоит сам Амфисс Виллий, чья жизнь под одной крышей с Валерией привела его в стан стоиков, со своей философией и видением жизни. А иначе никак не выстоишь против философии жизни Валерии, кто видит во всём и главное в её недовольстве жизни виноватым его, Амфисса Виллия.

А раз так, то Валерия, и сама получившая на всю голову Амфисса Виллия образование, для которой были небезызвестны многие изречения великих мужей древности и их насмешка над своими потомками в виде какого-нибудь афоризма и правила буравчика, будет с помощью правила «Клин клином выбивают» решать вопрос своего недовольного положения.

А между тем Публий как-то для себя самого неожиданно пробрался сквозь эту массу народа и вдруг оказался на свободном участке пространства площади, где скученность на метре пространства народу была не такая большая, и этому вот какое есть объяснение – впереди Публия, спиной к нему стоял тот бесцеремонный человек, кто чуть ранее выказал такое неуважение к его гражданским правам в деле их неприкосновенности, и видно этот человек был для всех тут людей чем-то ещё таким неизвестным для Публия известным, что люди вокруг него расступились и с уважением в лицах внимали ему и всему тому, что он скоро скажет.

Ну а Публий решает пока что помолчать и ничего не предъявлять этому гражданину, видя и понимая, что его затея с предъявлением этому, всего вероятней, гражданину, исковых претензий в плане его беспечного поведения (Публий отчего-то смягчил формулировку своего требования к этому гражданину), будет не слишком уместной, когда у этого гражданина вон сколько вокруг, не просто людей ему знакомых, а все эти люди, совершенно ясно Публию, в случае чего не откажутся дать свидетельские показания в плане оправдания этого своего знакомого. И при этом, если они сочтут его, Публия, слишком предвзятым человеком, то он может и не сомневаться в том, что уже со стороны этого бесцеремонного к нему человека, будут выдвинуты обвинения в оскорблении его чести и достоинства со стороны какого-то хамла.

И вот Публий, бочком пододвигаясь к своему обидчику, во все глаза на него глядит и слушает, что он там будет говорить. А он пока что неразговорчив, а выжидательно себя ведёт по отношению к собравшимся вокруг него людям, кто, как видит Публий, тоже во все глаза на него смотрят и пытаются про себя сообразить, как его запомнить и о чём его спросить, чтобы он лучше отпечатался у них в памяти.

А пока идёт этот присмотр друг к другу, Публию удаётся подвинуться до того профильного места, откуда ему открывается вид в профиль этого гражданина с грубым к нему отношением. И как ожидалось Публием из прежнего поведения этого гражданина, то он в лице не слишком привлекательно и грубо выглядит. Здесь Публий про себя хотел ко всему этому его виду присовокупить своего негатива, настоянного на своём предубеждению к этому человеку, но он не смог ничего добавить к тому, что в этом человеке присутствовало. И тогда Публий решил, что этот человек может быть и не так уж плох, а всему виной случайные стечения обстоятельств, да и вон какая тут скученность народа, и скорей наверняка, прямо сейчас кто-то кому-то отдавливает ноги и толкает локтем в бок, чтобы быть лицом поближе к этому пространству, где в центре стоит чем-то для всех кроме него известный человек.