Игорь Сотников - Номенклатор. Книга первая

– А он всего лишь меня одного толкнул локтем в бок, чтобы оказаться быть ближе ко всем этим людям, – вдруг рассудил Публий вот так, глядя на сложившуюся вокруг ситуацию, – тогда как все эти люди вокруг, не обладая достаточным терпением, готовы друг друга на месте давить, чтобы быть к нему ближе. И он можно сказать поступил гуманно, пожертвовав только одним мной, ради встречи стольких людей с собой. А я это сразу и не понял. – Укорил себя до стыда Публий, решив больше так не спешить с такими преждевременными выводами, и сейчас всё же надо послушать и узнать, что это за такой великий муж и человек.

И Публию долго не пришлось оставаться в неведении того, кем оказался этот человек, достойный разных мыслей, и больше, конечно, благочестивых и уважительных.

– Цецина Порций, что ж ты всё молчишь, и слова не скажешь? – выделившись от гущи народа, обратился к интересующему Публия человеку, стоящему в центре этого относительно свободного участка площади человек другого типа и наружности по сравнению с Цециной Порцием, под чьим именем теперь известен тот человек, кто и вызвал в Публии столько разных вопросов и сделанных из них выводов. А как только Публий узнал, как этого человека зовут, то он начал присматриваться к Цецине Порцию, чтобы приметить в нём гистриона Генезия.

Что невероятно и чуть ли невозможно сделать хотя бы потому, что Публий в лицо Генезия никогда не видел. А то, что он его когда-то, в следующее за сейчашним временем увидит у термополии, то, когда это случится, то тогда и можно будет говорить с позиции этого наставшего времени. А сейчас он может только полагаться на те знания естественных наук, которые могут подсказать ему, что в лице Цецины Порция есть от мима Генезия, а что им приращено с помощью косметических средств, чтобы быть буквально похожим на Цецину Порция, кого Публий тоже никогда в лицо не видел. И оттого шансы Генезия быть до неотличимого похожим на Цецину Порция кратно увеличиваются. И не только для одного Публия, но и для многих людей вокруг, среди которых поди что и не встретишь никого из тех, кто Цецину Порция видел в лицо или так близко, чтобы его лицо вначале запомнить, а затем узнать.

А если здесь такой человек окажется, то его поставит в тупик неизвестности талант перевоплощения Генезия, из кого внешне очень похоже вылепили Цецину Порция, и ему только и остаётся, как верно себя подать публике. Но только не сильно отходя от оригинала, чтобы не быть вообще неузнанным теми людьми, кто раз видел и наслышан о Цецине Порции, как о сложном для понимания человеке, и кто сейчас себя ведёт так непохоже на себя, беспощадного и безмерно жестокого ко всякой людской инициативе и самовыражению себя. – Пасть захлопни, кусок мяса, – как помнили все те люди, кто знал Цецину Порция, вот так он всегда с людьми заговаривал, прежде чем вбить их кулаком в землю.

При этом Генезию нельзя сильно и оригинальничать, приблизив свой образ Цецины Порция очень близко к оригиналу. Ведь тогда народ к нему не потянется, и он в итоге не будет избран в судьи. Вот какая на самом деле наисложнейшая задача стоит перед Генезием. Вот он и не решался сразу принять предложение того неизвестного человека с басистым голосом.

И теперь Публий начинает понимать замысел сообщника Генезия, кто всю эту затею придумал, чтобы провести своего человека, Цецину Порция, на судейскую должность – у Генезия есть все шансы выдать себя за Цецину Порция и быть им признанным, если он так хорош, как о нём говорят люди от сценического искусства. А для чего всё это нужно тому скрытному человеку, то тут ответ очевиден. У этого, столь скрытного гражданина, намечается рассмотрение очень важного для него искового дела. И он не стал рисковать, дожидаясь самого суда и рассчитывая на судейский подкуп, кой местами тоже имеет место. А этот скрытный гражданин подошёл к этому делу более чем серьёзно, и он заранее решил заручиться судейской поддержкой, проведя своего человека на должность судьи. И после того как Цецина Порций, теперь всем ему обязанный, займёт судейскую должность и на его судейские решения может положиться тот скрытный гражданин, то им будет начато судопроизводство против одного из своих сограждан, кто по доброму не хочет расстаться со всем своим имуществом.

Но это всё дела какого-то другого времени, а сейчас Публий очень внимателен к человеку, задавшему вопрос, в ком им видится то недоразумение природы, на которое он способно и не гнушается в тех случаях, когда нужно преподать урок человеку, уж слишком много о себе возомнившему в деле своего все знания своей человеческой природы. А тут перед лицом вот такого знатока человеческой природы предстаёт вот такая человеческая несуразность, живость и чуть ли не дикость характера, не укладывающаяся ни в какие разумные рамки человеческого поведенчества, – да откуда он такой взбалмошный и до краха всех моих систем жизни несуразно-беспечный взялся, – и он сам в себе теряется, не зная как всё объяснить и что делать с этим непоседливым и всё им ранее утверждаемое и знаемое опровергающего словом и делом.

В общем, из людской массы выдавился дикого вида человек-непоседа прежде всего в своих глазах и губой навыкат. Где он последнюю специально держал в таком благоустройстве и видимости для окружающего плебса, чтобы сразу для каждого человека, кто с ним сталкивался было понятно, что он человек прямой и ему не присуща ложная скромность в деле своего жизненного благоустройства и требований к жизни, – подавай мне самое лучшее и столько, сколько в меня влезет, – плюс он такой человек, которого не стоит недооценивать и тем более обесценивать. И этого человека, как потом выяснилось, звали Аппендицит Полибий, кто есть поэт и большой писатель на глиняных дощечках когда-то, а сейчас свитках под названием «Ежедневные дела римского народа», вывешиваемых на площадях – это были неофициальные сводки новостей Города.

И не трудно догадаться и многими, кто имел разговор с Аппендицитом Полибием, догадывалось, что сей когда-то скромный муж, с тех пор как его допустили до этого его рода деятельности, стал зазнаваться и посматривать не только на простых сограждан с высока и высоты своих знаний, – я чуть ли не первейший человек в Городе, кто знает, что в нём происходит и сейчас уже случилось (разве что Цезарь, через своих легатов диктующий мне эти сводки событий, первее и ближе стоит к новостям), – но и бывает так, что он задумается и в это время вообразит о себе сверх того, кто он на самом деле есть, – пасынок плебейского роду-отроду, – да и без всякой почтительности окинет взглядом представителя славного рода Антониев, Марка Антония. Чей род вёл свою родословную от самого Геркулеса и оттого все его представители необычайно свирепо выглядели, обладали огромной физической силой и добродушно-грубым нравом, но при этом проявляли большую слабость к женскому полу, ради которого они шли на всё, а он, женский род, этим всегда пользовался.