Сергей Евгеньев - Фабрикант

Поправил одежду, проверил револьвер. В барабане не хватало двух патронов, значит после стрельбы по витрине, оружием он больше не пользовался. Своим, по крайней мере. Клинок ножа тоже был чист, без всяких следов. Он дозарядил револьвер, наглухо застегнулся. Кепка была в грязи, видимо, ронял её вчера. Пришлось почистить. Перед трапом встал и вздохнул. Похмельное состояние нагнетало безотчётную тревогу, лезли какие-то чёрные мысли, мир снаружи представлялся враждебным.

– Бывай, браток. В гости заходи, – сказал на прощание Яков.

Михаил в ответ помахал рукой. Дятлов пошёл по улице, засунув руки в карманы и подняв воротник. Порывами налетал ледяной ветер, который поначалу бодрил и трезвил, но вскоре выдул остатки тепла из-под кожанки. «Шинель надо было надеть, не простыть бы», – думал Михаил, стуча зубами. Показалась чайная и он юркнул в её манящее тепло. Заказал горячего чая, при мысли о еде начало мутить. Чай пил с наслаждением, тепло приятно прогоняло из организма стылость и похмелье. Расслабился так, что даже чуть задремал, привалившись к стенке. Народу в чайной почти не было, стояла тишина. Теперь можно спокойно подумать.

Перед Дятловым стоял непростой выбор. Его жизнь была распланирована и двигалась, пусть не без опасностей и злоключений, но именно так, как он и хотел. Революция, случившаяся в феврале 1917 года, спутала все карты. Михаил уже было подумывал выйти на покой – накоплений хватит, чтобы остаток жизни провести сыто и безмятежно. Однако в бушующем мире отыскать безопасный островок сложно, да и случившиеся перемены сулили не только неприятности. В небе замаячил пресловутый журавль, уговаривая бросить пойманную синицу и устремиться за ним. Дятлов знал, что прекрасный мираж может растаять в одночасье, но уж больно заманчивые перспективы влекли его. Противостоять соблазну не было сил. Прежнее государство рухнуло, кругом руины. Это ненадолго – общество не потерпит пустоты, обязательно чем-то её заполнит. Возникнет новая власть и у Михаила есть все шансы стать частью этой пирамиды, вскарабкаться на неё повыше. Власть! Она всегда манила Дятлова. Прежде, глядя на царских сановников напыщенных и важных, Михаил им… завидовал, мечтал занять их место. Сколько душ он перебаламутил, призывая народ забрать власть в свои руки! Наконец сбылось. Неужели теперь, когда до мечты рукой подать, он трусливо убежит со своей никчемной синицей?

Только одно препятствие могло вмешаться и всё разрушить – платой станет собственная голова. Но это было живое, а, значит, устранимое препятствие – человек. Когда-то таких людей было двое, причём второй потенциально был опаснее, но теперь его нет. Остался один, которого, как рассчитывал Дятлов, спишет сама история, но пока не вышло, значит придётся ей помочь. А верная синица – друг Митька – всегда рядом. Сидит в охваченном безумием Петрограде и сторожит их общие сокровища. В крайнем случае забрать всё и убежать он успеет, а пока стоит рискнуть. Может повезёт и удастся выпить шампанского. Тогда, глядя на свиту зависимых от него людей, можно будет сказать, что жизнь удалась. Шансы хорошие. Все вокруг дерутся за высокие идеалы. У него, заботящегося лишь о собственном благополучии, вероятность победить гораздо выше. Пусть упёртые гибнут за свои принципы – лет через десять-двадцать о них всё равно никто и не вспомнит. Разве только он усмехнётся с высоты своего положения, вспоминая чужую глупость. Своё благополучие – вот главный принцип, а политические программы, полемики, дебаты – всё это ерунда, пудра для мозгов.

Дятлов отставил остывший чай и вышел в холодный город. Настроение улучшилось, Михаил шагал бодро, упруго, назло ледяному встречному ветру. Казалось – всё по плечу. Город жил своей жизнью. Даже происходящие события воспринимались горожанами, как какое-то представление: за штурмом Зимнего позавчера наблюдала толпа зевак, а во время его обстрела рядом звенели освещённые трамваи. Надрывались продавцы газет, выкрикивая заголовки. Вот уж кому приходилось трудиться – жаждущий новостей обыватель раскупал газеты бойко. У чугунной ограды сада, забравшись на парапет, восторженный юноша с красным бантом на шее агитировал зевак, судя по всему, таких же студентов. Одной рукой он держался за чёрные прутья ограды, а второй, с зажатой шапкой, размахивал, словно дирижёр перед оркестром. Ветер трепал его длинные волосы, лицо покраснело от холода, но он не обращал внимания на это.

– Настала новая эпоха, товарищи! Ура! Петроград станет колыбелью мировой революции, нашему примеру последуют весь мир и тогда начнётся другая жизнь – без войн и угнетения, – громко кричал он тонким голосом.

«Сука патлатая. Я чуть не сдох сегодня в этой колыбели. Смотри, как бы и всех вас – щенков – в ней не передушили», – зло подумал Дятлов.

Наконец показалась громада Смольного дворца. Сейчас бывший институт благородных девиц было не узнать. Негромкая речь, балы, сдержанность, уроки танцев и домоводства, юные воспитанницы в форменных платьях – всё растворилось в туманной дымке прошлого. Сейчас здесь толпились вооруженные мужчины, витал тяжелый табачный дух, постоянно хлопали двери, стоял треск печатных машин, люди бегали туда-сюда, громко говоря, крича или смеясь. Однако этот хаос господствовал только при входе, дальше проходы охранялись и без пропуска пройти было нельзя. Дятлов решил пойти на второй этаж, туда, где раньше отчитывался в проделанной работе. Навстречу сверху спускался высокий мужчина в простой солдатской гимнастёрке, застёгнутой наглухо. Волосы над высоким лбом были аккуратно зачёсаны назад, усы и бородка тоже аккуратно уложены. Одень такого в хороший костюм, повяжи галстук – вылитый польский шляхтич, породистый и надменный, который странно смотрелся среди победившего пролетариата. Холодные глаза смотрели вокруг без эмоций, но пристально.

– Дятлов! Постойте. – сказал строгий товарищ, внимательно глядя на Михаила, – Дятлов… Не вы прошлой ночью с патрулём краснофлотцев устроили грабёж винной лавки и пьянство на посту? Задержанные упоминали, что на нарушение революционной дисциплины их уговорил некий Дятлов, который скрылся при прибытии наряда из Смольного.

Михаил сглотнул вставший в горле комок. Феликс Дзержинский, большевик, пользующийся огромным авторитетом, несгибаемый революционер шутить не будет. Как бы не загреметь за ночные похождения. Ведь запомнил же чьё-то донесение. Словно дел у него других нет, как всякую ерунду помнить.

– Виноват, товарищ Дзержинский, – ответил Дятлов, решив полностью раскаяться. – После штурма такая радость накатила, не удержался. Виноват. Я и не пью совсем, а тут, дурак, отпраздновал.

– А как скрылись?