Евгений Сухов - Преступная любовь

Предположение Воловцева оправдалось, когда они, миновав гостиную, вошли в кабинет судебного пристава.

Первое, что Ивану Федоровичу бросилось в глаза, – один из ящиков бюро валялся вверх дном на полу. Остальные ящики дубового бюро были выдвинуты более, чем наполовину, и все их содержимое, – перья, склянки, бумаги, письма, – было перевернуто и выворочено, словно в них что-то искали в большой спешке. Затем Воловцов обратил внимание на жженые спички, валявшиеся в центре помещения. Их насчиталось добрая дюжина. Все это значило, что в домашнем кабинете судебного пристава Щелкунова был произведен обыск или обначка, выражаясь на языке уркачей.

Вряд ли такую сумбурность произвел хозяин квартиры, судя по тому, что увидели в гостиной, Щелкунов прекрасно знает, что и где у него лежит, а вот незваные гости, что шимонали 1 1 Шимонать – обыскивать (жарг.). его квартиру, – этого отнюдь не ведали. К тому же они очень не хотели, чтобы со стороны улицы был заметен свет, поэтому жгли спички, но не запалили керосиновую лампу, стоящую неподалече.

В одном из ящиков бюро были обнаружены несколько фотографических карточек (к сожалению, ни на одной из них не был запечатлен сам Владислав Щелкунов) и личные документы Владислава Сергеевича. Находка лишний раз доказывала, что никуда судебный пристав не уезжал, и что с ним стряслось "нечто иное", – судя по всему, весьма похожее на преступление. А вот что тут рыскали злоумышленники в квартире Щелкунова и нашли ли они это – оставалось неразрешенным…

При выходе из квартиры Иван Федорович тщательнейшим образом осмотрел замок входной двери. Вырисовывалась странная картина: мало того, что замок не был взломан, на нем отсутствовали даже малейшие царапины. Судебный следователь по особо важным делам был уверен, что если разобрать замок, то и внутри него не будет найдено никаких повреждений. Это означает лишь одно: замок открывался родным ключом.

– Скажите, а кроме как у вас, были ли еще у кого-нибудь ключи от этой квартиры? – обратился Воловцов к домовладельцу.

– Ни у кого, – уверенно ответил тот. Подумав малость, добавил с некоторым сомнением. – Ну если сам постоялец не изготовил дубликат и не передал кому-то. Но это у нас запрещено, – добавил представитель обширной семьи купцов Поляковых, спокойно выдержав пристальный взгляд Воловцова.

Опрос соседей нового не добавил. Кто заходил в квартиру Щелкунова (скорее всего вечером, в воскресенье десятого января) они не видели, а самого судебного пристава лицезрели последний раз в воскресенье в районе четырех часов пополудни, когда он выходил из дома. А вот дворник Федосей Бубенцов поведал нечто занимательное.

– Вы видели посторонних людей в воскресенье вечером? – спросил Воловцев у дворника, когда опросил всех соседей.

– Я как раз снег лопатой сгребал, – показал он в сторону большого сугроба в самом углу двора. – Холодно мне было, ну я и зашел в дворницкую, чтобы малость согреться. Кипяток в кружку заливаю и в окно смотрю, а тут из дома вышел господин в двубортной шубе, крытой черным кастором, и в большой бобровой шапке. Я к нему приглядываться стал, вроде бы среди наших жильцов нет такого. А он, проходя мимо дворницкой, поднял воротник шубы. Так я его лица и не разглядел.

Воловцов вновь опросил соседей судебного пристава Щелкунова, но согласно их показаний никто из них гостей в тот день у себя не принимал. Напрашивалось предположение, что приходил господин в двубортной шубе и меховой шапке единственно к Щелкунову. Вернее, не приходил, а проник в его квартиру, воспользовавшись настоящими ключами.

Вернувшись в дворницкую, Воловцов сказал дворнику:

– Вот что, батенька, вы мне поподробнее расскажите о том человеке в шубе, – присел он на шаткий стул. – Какого он роста, широк ли в плеча, какая походка… Может еще что-нибудь вспомните.

– Я его вначале, стало быть, принял за их благородие Владислава Сергеевича, господина Щелкунова то есть, – принялся охотно пояснять дворник Бубенцов. – У него точно такая же шуба и шапка имеются. И роста он такого же… А потом гляжу, а воротник-то на шубе иной. У Владислава Сергеевича воротник из камчатского бобра, а у господина, что из дому вышел – из польского. Камчатский бобер он такой, с проседью, и в море проживает. У него мех ценнее, а стало быть, дороже. А польский бобер – он по речкам живет, и мех у него поплоше будет… А походка? – пожав плечами, добавил: – Обычная походка.

– А во сколько тот господин из дому-то выходил? – в тон дворнику спросил Воловцов.

– Да почитай в десятом часу будет, ежели, стало быть, не в половине десятого, – чуть подумав, ответил Федосей Бубенцов и принял крайне деловитое выражение лица, как человек, сообщивший значимую вещь, а потому тоже являющийся важной персоной.

– Описать этого человека сможете? – посмотрел на дворника Иван Федорович.

– Чевой-то? – удивлённо уставился на него служитель метлы и лопаты.

– Рассказать о том, как выглядел тот человек, что в десятом часу вечера в воскресенье из дому вышел, сможете? – терпеливо повторил судебный следователь по особо важным делам.

– Ну, а чего не смочь-то? Смогу, стало быть, – изрек Федосей Бубенцов и выдал: – Он был со спины похож на Владислава Сергеевича. А с переду, стало быть, нет…

– Что значит: «с переду нет»? – уже не столь спокойно спросил Воловцов. – Он был старше или моложе Щелкунова?

– Чай, чуток постарше, – заключил дворник.

– А какое у него было лицо?

– Ну, обнокновенное. С усами, стало быть, – последовал ответ. – Как у барина положено.

– Полное, худое?

– Чевой-то?

– Лицо, спрашиваю, полное или худое у него? – похоже, начал заводиться Иван Федорович.

– Обнокновенное…

Дальше допрашивать дворника не имело смысла. Да и не было необходимости. Все, что надлежало узнать в первую очередь, было установлено: этот усатый и со спины похожий на Щелкунова, но летами старше его, наведывался, скорее всего, в квартиру судебного пристава. Причем открыл этот некто квартиру Щелкунова предположительно настоящими, а возможно, собственными ключами пропавшего судебного пристава. Это означало, что усатый и есть преступник или является его сообщником. А отсюда вытекают два варианта: либо Владислав Сергеевич был уже мертв, либо он удерживался злоумышленниками с целью вытребовать у него деньги, ценные бумаги или какие-то документы, представляющие ценность для самих преступников.

Глава 2. Три категории женщин

Эмилия Бланк, прехорошенькая девица небольшого росточка и девятнадцати лет от роду, вошла в комиссионерскую контору первого разряда «Гермес» с милой улыбкой благодетельницы, собирающейся совершить значительное пожертвование в пользу бедных сирот или престарелых вдов. Прошелестев платьями мимо двери с табличками «Отдел заказов», «Бухгалтерия» и «Касса», девица смело подошла к двери с табличкой «Директор». Негромко стукнув для приличия пару раз, девица отворила дверь и уверенно прошла в небольшой кабинет, где за столом восседал крупный седовласый мужчина с большим ртом и глубокими морщинами на лбу, оставленными неисчислимым количеством разгульных ночей, каковых могло бы быть значительно меньше, не имей он разудалого характера. Настроение его было, кажется, прескверное. На вид мужчине было около пятидесяти лет. По его лицу и взгляду, что он бросил на вошедшую гостью, разбирающийся в физиогномике человек уверенно заключил бы, что этот господин большой любитель женского полу. И что к пятидесяти годам это увлечение не только не умалилось, но кратно усилилось, превратившись в некоторый приятный род занятий…