Карл Май - Через пустыню

Шейх как мог изобразил полную достоинства задумчивость, а потом ответил:

— Ты сказал, сын мой. Садись и слушай мою речь. Этот Халеф Омар бен Хаджи Абулаббас ибн Хаджи Дауд аль-Госсара — герой, слава о котором уже много лет назад дошла до нас. Его рука непобедима, его бег сравним с бегом газели, его глаз сродни орлиному. Он бросает джерид [95]на много сотен шагов. Его пуля всегда бьет наверняка, а его ханджар уже видел кровь многих врагов. К тому же он выучил Коран, а в совете он — один из умнейших и опытнейших. К тому же этот могучий бей из страны франков считает его дружбу очень ценной… Так почему же я должен отказать ему в руке моей дочери, если он готов выполнить мои условия?

— Какие условия ты ему ставишь? — спросил предыдущий оратор.

— Девушка — дочь могущественного шейха, поэтому он не может получить ее за обычный выкуп. Я требую кобылицу, пять верховых верблюдов, десять вьючных верблюдов и пятьдесят овец.

При этих словах лицо Халефа сделалось таким, словно он проглотил прямо со шкурой и шерстью эти пятьдесят овец, десять вьючных и пять верховых верблюдов да еще и лошадь в придачу. Откуда ему взять этих животных?

К счастью, шейх продолжал:

— Однако я даю ей утренний подарок [96]из одной кобылицы, пяти верховых и десяти вьючных верблюдов и пятидесяти овец. Мудрость ваша признает, что при таком идеальном равенстве выкупа и подарка совершенно не нужно обмениваться ими. Я только требую, чтобы он рано утром, во время фагра, молитвы при восходе солнца, отправился в паломничество в Мекку, взяв с собой жену. Он исполнит там священные обряды и немедленно вернется назад к нам. Он будет обходиться со своей женой как с девственницей, а после своего возвращения откажется от нее. За эту службу он получит одного верблюда и полный мешок фиников. Но если он воспримет свою жену не как чужую женщину, то ничего не получит и будет убит. Вы свидетели того, что я именно так высказался.

Распорядитель обернулся к Халефу:

— Ты слышал слова шейха. Каков твой ответ?

Было видно, что Халефу не подходит один пункт, а именно, требование возвратить свою жену. Однако он догадался покориться обстоятельствам и ответил:

— Я принимаю эти условия.

— Так подпиши договор, эфенди, — попросил шейх. — Подпиши его дважды: один раз за меня, другой — за него!

Я выполнил его желание, а потом прочитал написанное. Там содержалось согласие шейха, который приказал капнуть воском на каждый экземпляр и воспользовался головкой эфеса своего кинжала в качестве печати. Потом договор подписали он и Халеф.

Итак, когда были выполнены формальности, можно было начинать неизбежные свадебные торжества. Они оказались очень скромными, поскольку речь шла только о фиктивном браке. Забили и зажарили барана. Пока он поджаривался на вертеле, воины племени устроили имитацию боя. Стрельбы, по понятным причинам, не устраивали.

Когда наступила ночь, состоялся пир. Ели только мужчины, и лишь когда они насытились, остатки получили женщины.

Близилась полночь, когда я удалился в палатку поспать. Халеф составил мне компанию.

Сон мой был таким крепким, что разбудил меня только верблюжий топот. Горизонт на востоке уже посветлел, а над районом бухты он был окрашен светло-красным заревом. Там что-то пылало, и предположение о том, что это пылало, упрочилось царившим в лагере оживлением. Ночью мужчины куда-то уезжали. Теперь они возвращались назад, сами увешанные добычей и нагрузив ею своих верблюдов. Дочь шейха тоже была с ними, и, когда она спрыгнула с верблюда, я заметил, что ее одежда забрызгана кровью. Малик поприветствовал меня и сказал, показывая на зарево:

— Ты видишь, что мы нашли корабль? Когда мы пришли, они спали, а сейчас они все собрались у псов, своих предков.

— Ты убил их и ограбил корабль?

— Ограбил? Смотря что понимать под этим словом… Разве не принадлежит победителю собственность побежденного? Кто захочет оспорить у нас то, что мы завоевали?

— Налоговые деньги, похищенные Абузейфом, принадлежат шерифу-эмиру.

— Шерифу-эмиру, который нас изгнал? Да даже если деньги и принадлежали бы ему, он бы не получил их назад. Но ты на самом деле думаешь, что это был закат? Тебе лгали. Только шериф имеет право собирать этот налог, и он никогда бы не доверил это право турку. Турок, которого ты принял за сборщика налогов, был либо контрабандистом, либо таможенником египетского паши, да поразит его Аллах!

— Ты его ненавидишь?

— Его ненавидит каждый свободный араб! Ты разве ничего не слышал о гнусных преступлениях, которые свершились здесь во времена ваххабитов [97]? Неважно, кому принадлежат деньги, паше или судье, — они останутся моими. Однако близится время утренней молитвы. Будь готовым следовать за нами. Мы не сможем дольше здесь оставаться.

— Где ты разобьешь свой лагерь?

— Я направлюсь в такое место, откуда смогу наблюдать за дорогой из Мекки в Джидду. Абузейф не сможет от меня уйти.

— Учел ли ты грозящие тебе опасности?

— Ты полагаешь, что человек из племени атейба боится опасностей?

— Нет, однако даже самый храбрый человек должен одновременно соблюдать осторожность. Если Абузейф попадет тебе в руки и ты его убьешь, ты должен будешь немедленно оставить эти края. Возможно, ты также потеряешь ребенка своей дочери, которая в это время будет находиться с Халефом в Мекке.

— Я скажу Халефу, где он нас найдет в таком случае. Ханне должна отправиться в Мекку раньше, чем мы выступим. Она — единственная среди нас, кто не побывал в священном городе, а позднее она, может быть, туда не попадет. Поэтому я уже давно выискивал для нее делиля.

— Ты решил, куда ты переберешься?

— Мы направляемся в пустыню Эн-Нахман, к Маскату, а оттуда, возможно, отправим посланца на Евфрат, к племенам бени-шаммар и бени-обеид, чтобы те приняли нас в свой состав.

После непродолжительных сумерек наступил день. Из-за горизонта встало солнце, и арабы преклонили колени для молитвы. Вскоре после этого палатки были свернуты, и караван пришел в движение. Только теперь, когда стало светло, я увидел, сколь много предметов присвоили себе атейба на судне. В результате этого налета они в одночасье стали богатыми людьми, поэтому были необычайно оживлены.

Я ничего не сказал. Я был подавлен, потому что вынужден был считать себя невольным виновником гибели джехеинов. Конечно, мне не в чем было упрекнуть себя, но стоило все же спросить у своей совести, не должен ли был я действовать иначе. Близость Мекки также многое мне обещала! Вот она рядом, священная, запретная! Должен ли я избегать ее или надо рискнуть и попытаться посетить город? Все в ней притягивало меня, и тем не менее я должен был серьезно отнестись к возникшим у меня сомнениям. В случае удачи я только и смогу сказать, что был в Мекке — и больше ничего. А если меня раскроют, моя смерть станет неизбежной. И что это будет за смерть! Но в этом вопросе обдумывание и взвешивание причин ни к чему не вели, и я решил отдаться на волю обстоятельств. Ведь я часто так делал, и удача сопутствовала мне.