Николай Черкашин - Бог не играет в кости

Голубцов выслушал все положенные по случаю доклады, спросил Ахлюстина:

– Как там твои экипажи, освоили тяжелые танки?

– Освоили и осваивают, – благодушно улыбнулся комкор. – Спасибо вам. А то бы век на танкетках елозили. Хотите, покажу?

– Покажи!

Никифоров мгновенно убрался в свою дивизию готовить показ.

– Как обстановка в городе? – спросил Дубровский.

– Ладим с поляками. Пока серьезных проблем не было. Они нас понимают, мы их. Вот сегодня пригласили горожан на Замковую гору. Концерт будем давать. Собственной, так сказать, художественной самодеятельности. Если почтите своим присутствием, сочтем за честь.

– А что, Григорьич, почтим?

– Почтим. Но сначала танки посмотрим.

Они подъехали к огромным боксам, сколоченным из горбыля, обшитым толем. Строили хозспособом, но так, чтобы танки могли выехать из боксов, не теряя времени на открытие ворот – вынести их вместе со стенами. Бронированные великаны КВ-1 производили впечатление даже на видавших виды генералов.

– Махина! – Уважительно крякнул Голубцов. – Даже глазам не верю. Столько брони, а она еще и движется.

– Сорок семь тонн, – пояснил подошедший к ним Никифоров, облаченный в комбинезон.

– Сам поведешь? – спросил Голубцов.

– Могу и сам.

– Нет уж, лучше пусть линейный экипаж. Сколько там душ? Пять, если не ошибаюсь?

– Так точно, пятеро. Но если надо и шестого взять может. Не тесно.

– Лобовая броня?

– Семьдесят пять миллиметров.

– Ого! Сколько у тебя таких богатырей?

– Да смешно сказать – всего три. Всех «климов» больше сотни передали Хацкилевичу. А нам так, на развод, что ли?

– Порешаем этот вопрос.

Взревев пятисотсильным движком во всю мочь своих двенадцати цилиндров, танк плавно двинулся вперед, перекатывая широкие гусеницы на катках. Выбрасывая сизо-синий дымок, он легко для такой туши развернулся на месте и выехал из ворот парка. Генеральская «эмка» двинулась за ним.

– На директрису пока не выпускаем, до нее семь километров. Обучаем экипажи в пригородной зоне, в основном по ночам. А ночное вождение самое трудное.

– Секретность соблюдаете?

– Так точно.

– Секретность дело святое. Но и стрелять надо уметь.

– Упражнения отстреливаем пока на Т-26. Наводчики у нас хорошие, заряжающие тоже не сплошают. Для себя растим.

Налюбовавшись маневрами стального исполина, генералы отбыли в столовую на обед, рассуждая по пути о главной слабости КВ-1 – о его трансмиссии: пятиступенчатой коробки. передач, планетарных бортовых механизмов, многодисковых фрикционов и ленточных тормозов…

– Все приводы механические, тяжелые в управлении, – подтверждал их выводы Никифоров. – Трансмиссия – это, увы, ахиллесова пята всех «климов».

Но за хорошо накрытым столом с польским бигосом, деревенской колбасой, салом, и, конечно же, с «бронетанковым борщом» под местную «зубровочку», технические темы сменились на охотничьи байки, за столом сошлись трое заядлых охотников – Голубцов, Ахлюстин и Никифоров… Удивляли друг друга бывальщиной, пока Дубровский не посмотрел на часы.

– Ого! Как бы нам на концерт не опоздать!

– Не опоздаем. Без нас не начнут, – успокоил его Ахлюстин, но вскоре поднялся и пригласил всех на Замковую гору.

На Замковой горе – плосковерхом холме, густо поросшем буйными травами, танкисты соорудили нечто вроде эстрадной площадки – из тех самых горбылей, из которых были построены боксы, только задрапированных кумачом. На арке, сбитой из тесовых досок, красовался портрет Вождя, увитый лентами и рюшами, чуть ниже шел транспарант: «От Белостока до Владивостока лети наша песня широко-широко!». Еще ниже и помельче шел другой лозунг: «К обороне приступают для того, чтобы подготовить наступление. Маршал Советского Союза Тимошенко».

Здесь, под открытым небом, уже собрались бойцы-танкисты, пришли и горожане, праздные по случаю субботы. Высоким гостям поставили венские стулья, доставленные из графских апартаментов. Всем действом руководил бедовый старшина, который то подгонял хористов, то проверял динамики, то совещался накоротке с начальником политотдела дивизии приземистым лысым старшим батальонным комиссаром. Старшина же и открыл концерт стихами Маяковского:

Потом грянул хор: «Широка страна моя родная!..»

Среди хористов Голубцов заметил несколько миловидных девчат в военной форме. Юбки защитного цвета смотрелись на них не хуже бальных платьев.

Затем вышел с баяном старшина и чистым звонким голосом завел песню на злобу дня:

Герои песни – экипажи боевых машин – гулко хлопали ему огрубелыми от тяжелого железа ладонями.

– Это наш главный артист и режиссер, – пояснил Никифоров командарму, – старшина Кукура. Боевой парень, с японцами на Халхин-Голе воевал… А поет – сами слышите! Лемешев отдыхает.

После «Трех танкистов» старшина Кукура взял в руки гитару и проникновенно завел украинскую песню:

Песня, словно бальзам легла на сердце, но нечаянно напомнила о «небесных» ЧП с немецкими самолетами, и мысли ушли в сторону.

Глаза у многих слушателей повлажнели. Даже «Одихмантьев сын» Ахлюстин помягчел и растроганно подпевал солисту вполголоса.

Баянист отошел в сторонку и от души рванул меха баяна. Под лихую «молдавеняску» выскочили на сцену трое девчат и трое парней, успевших переодеться в молдавские наряды. Голубцов не сводил глаз с высокой чернявой дивчины, которая кружилась так, что легкие цветастые подолы превращались в карусели, высоко открывая красивые ноги.

– Кто такая? – спросил Голубцов у Ахлюстина.

– Младший лейтенант Черничкина. Начальник станции голубиной связи.

– Глубинной?

– Голубиной. У нас в управлении голубиная почта есть. В том году еще прислали. Говорят, голуби – самая скрытная связь.

– Ну, ну… На голубей надейтесь, а про радио не забывайте.

– И с радио у нас тоже все в порядке.

Отгремел веселый танец, и снова вышел певец со старшинской «пилой» в черных петлицах – утвердился посреди сцены и высоко повел, как бы забыв про баян:

Когда же под пальцами музыканта взрыдал баян, у Голубцова защемило сердце. Сколько раз слышал он эту песню, но так отчаянно, горестно, как бы провидчески никто ее не исполнял. Да еще Дон на Буг заменил – в самую болевую точку попал.