Владимир Малёванный - Кумачовая лихорадка

Так и решили: выступить ночью, был дан приказ «Отбой до полуночи и костры не разводить».

***

После ухода Василия в поход Мария полностью погрузилась в домашнюю рутину. Тяжела доля казачки, особенно, когда муж на войне, а на шее пятеро детей и большое хозяйство. Благо, хоть в помощниках было двое пленных турков, по очереди передаваемых из семьи в семью. Последнее, что убрали с полей – буряки (свёкла), их уложили в бурты и накрыли землёй. Стог сена возвышался за амбаром, в сарае, прикрытая слоем соломы, лежала куча кабаков (тыквы). Пшеница, просо, овёс, кукуруза и много всего другого, одним словом, запасов было впрок. Скотины тоже было много: коровы, бычки, свиньи, овцы и гуси. Две рабочие лошади, телега, плуг, борона. В общем, скучать было некогда, за всем нужен был уход. А вот сегодня с самого утра как-то тревожно: Василий не выходил у неё из головы, дела не ладились, всё валилось из рук вон. – Надо бы в воскресенье в церковь пойти, молебен Архистратигу Михаилу заказать, да сорокоуст о здравии. День подходил к концу.

Мария управлялась по хозяйству; подоила коров и начала переливать молоко в четверти.

– Мам, я налил пойло бычкам и закрыл сарай. Можно дотемна побегаю? – Федя, помоги Жоре с овцами и присмотрите за детворой, пока я управлюсь. Набегаться ещё успеешь.

Отрок нехотя вышел во двор, там младший его братишка с палкой в руках гонялся за глупыми и упрямыми существами, а те, явно, не хотели идти в загон. Ухватив черенок от сломанной лопаты, Фёдор выместил всю свою обиду на животных, которые тут же решили не упрямиться. Затем он и Жора взяли девчонок и малого Павлушу за руки, побрели в хату.

В помещении пахло свежей выбеленной доливкой (земляной пол), пару раз в неделю его обновляли составом из глины и коровьего навоза. Ребята налили в ушат воды, омыли малышей и усадили на лавку за дощатый стол. Тут и мать подоспела, поставила крынку с молоком на стол, – Федя, порежь хлеб, а я схожу к печи, принесу горшок с картошкой и наберу капусты в кадушке.

После ужина, уставшая за день женщина уложила детей спать, а сама, затеплив лампаду в «Красном углу» пред иконами, упав на колени, погрузилась в молитву. Молитвы и слёзы изливались пред Господом, Богородицей и их святыми угодниками. За мужа Василия, за детишек, за многострадальную Русь и за Кубань матушку. За обижающих и ненавидящих нас и за мир во всём мире. Глубоко за полночь она тяжёлой поступью добралась к кровати, прилегла и забылась в глубоком сне.

***

В полночь все были в боевой готовности, в лагере противника наблюдалось большое количество костров. – Одно из двух: либо, они нас не заметили, либо, у них своя стратегия, – пробормотал себе под нос есаул. Затем, громко объявил свою тактику: – Локтей на триста вперед пойдёт пеший разведчик, остальные поведут коней под узду. Подойдя, как можно ближе к рубежам противника, он даст нам сигнал, оседлав коней и шашки наголо, идём в атаку. – Всем всё ясно? – ответа не последовало. – Ну, с Богом.

Ведя лошадей на короткой узде, шли по три конные единицы вряд. Благо, дорога позволяла. Костры приближались, сотня двигалась быстрым шагом. На траву выпала обильная роса. Штаны выше сапог промокли насквозь. Нервы были натянуты до предела, от холода сводило мышцы спины. Василий пытался читать 90 псалом, но ничего не получалось, мысли путались в голове.

Вдруг впереди раздался выстрел, условного сигнала от разведчика так и не последовало. Очевидно, он напоролся на засаду. Медлить было нельзя. Есаул вскочил на коня и скомандовал: – Шашки наголо, за мной!

Словно от горной лавины разлился гул по всей округе, четыре сотни копыт подняли облако пыли в воздух. Чёрной горой на фоне звёздного неба эскадрон мчал на врага. Внезапное появление столь мощной силы могло внести панику в любой стан противника, особенно, в ночное время. Но здесь что-то было не так, костры были уже совсем близко, а врага всё не было. И тут Урядник заметил, как скачущие впереди лошади стали исчезать… Что это? Это же пропасть! Василий натянул уздечку, но было уже поздно. Передние ноги коня провалились в ущелье, наездник через голову полетел вниз…

Сознание к нему приходило постепенно, сквозь прикрытые веки проступал свет. Чувствовалась сильная боль, на фоне которой было непонятно, что же повреждено, болело, буквально, всё. Приоткрыв глаза, он увидел над собой куст самшита, сквозь густые ветви которого виднелся верхний край ущелья. На нём находились вражеские воины, они вертикально вставляли между камней казачьи пики с наколотыми на них головами самих казаков.

Василий осмотрелся, он лежал на небольшом уступе, на котором едва помещался, а не скатился вниз только лишь потому, что сломанная ветка с кустарника проткнула ему бешмет, и он нанизался на неё, как на рыболовный крючок. Внизу в глубине, на дне ущелья были разбросаны тела людей и коней вперемешку. Одни шевелились, другие ползли, третьи же, лежали без движенья, очевидно, были мертвы. Тех, которые отползли подальше от скалы, турки убивали выстрелами из винтовки. А на тех, которые были поближе, сбрасывали огромные булыжники, чтобы не тратить патроны.

Правее, неподалёку, так же, на выступе завис сослуживец Василия. На него скатывали каменные глыбы, но никак не могли попасть. И всё же, у них это получилось, огромный валун вместе с выступом увлёк вниз раздавленного казака. Коренастый, с кривыми ногами османец ходил по краю и выглядывал, нет ли кого ещё на скале. Остановившись над самшитом, растущим на отвесной скале, под которым находился урядник, посмотрел вниз. У Василия замерло сердце, – Вдруг заметит, – прикрыв глаза, он мысленно обратился к Богу. Все молитвы спутались в его голове, губы потрескались, во рту пересохло. Из глубины души рвалось единственное, что шло на ум, – Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй! – Не помня, сколько времени прошло, он даже не знал, дышал ли тогда или нет. Ему показалось, что он, вообще, как бы, куда-то провалился и пребывал в другом месте, а Творец его слышал. Страшно было открыть глаза, прислушавшись, казак услышал топот удаляющихся конских копыт.

Сколько прошло времени – он не помнил, судя по тому, как припекало солнце, наверняка, перевалило за полдень. На краю ущелья остался частокол из казачьих пик, увенчанных человеческими головами. На одну из них уже пристроился ворон и выклёвывал глаза.

Прокрутив всё произошедшее в голове, понимая то, что он ещё жив, ничем другим не назовёшь, как только промыслом Божьим. Василий, взявшись за ветку, попытался привстать. Жгучая боль отдалась в правом боку, опытный воин, часто бывавший в походах, понял – у него сломаны рёбра. Тело онемело, голова разламывалась, уступ на скале был настолько мал, что особенно-то и не поворочаешься. Внизу была пропасть, на дно её предстояло ещё, каким-то образом, спуститься. А двигаться вверх по отвесной скале без каких либо приспособлений, да ещё со сломанными рёбрами, было равно самоубийству. Подтянув одну ветку поближе, он взялся за неё зубами, за другие две ухватился руками. Стараясь равномерно распределить нагрузку на все точки опоры, превозмогая боль, он, всё же, принял вертикальное положение. Урядник, словно воссел в импровизированное кресло, ноги свисали с уступа, спиной прижавшись к скале, стараясь не смотреть вниз, он обратился к Господу. На этот раз времени было достаточно, чтобы вспомнить молитвы. «Живый в помощи Вышняго» начал неспеша, вникая в суть каждого произносимого слова, будто, он впервые это слышал … «На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою» эти слова успокоили и вселили в него уверенность… «И явлю ему спасение Мое» этими словами Василий закончил чтение 90 псалма.