Святослав Воеводин - Степная царица

– Угрожаешь? Мне?

Танасис, легкий и стремительный, выдернул меч из ножен. Арпата схватила его за плечи, встряхнула и произнесла ему в лицо:

– Веди себя достойно! Не смей оскорблять старших мужчин. Пользуешься тем, что они ответить не могут?

– Пусть ответят! Я их не боюсь! Я никого не боюсь!

Арпата снова встряхнула сына, на этот раз сильнее.

– Я не допущу раздоров среди своих. Нас теперь совсем мало осталось, Танасис. Мы должны объединиться и держаться вместе, вот так. – Она сжала кулак и показала. – Сейчас каждый воин на счету. Или ты не хочешь отомстить врагу?

– А мы отомстим? – быстро спросил юноша.

Глаза его зажглись огнем надежды.

– Конечно, – кивнула Арпата. – Дай только срок. Не горячись. Будь холоден и выдержан, как твой дед. Не веди себя как задиристый мальчишка. Тебе не подобает такое.

Танасис исподлобья посмотрел на братьев матери и бросил меч в ножны, после чего развернулся и пошел по склону к подножию холма, где в ожидании погребения собралось племя.

Арпата проводила его взглядом, а затем перевела его на своих подданных. Воины, уцелевшие в битве с македонянами, помаленьку возвращались, но все равно в толпе преобладали женщины, дети и старики.

– Гелен! – окликнула она. – Сразу после похорон бери три сотни всадников и поезжай на восток оброк собирать. Ты, Картис, на запад отправляйся. Иглис на север поедет.

– Три сотни маловато будет, – возразил Гелен, насупившись. – Подождем, пока все домой воротятся, тогда за скотом и рабами поедем.

– Нет! – отрезала Арпата. – Сейчас. Немедленно. Пока весть о поражении во все края не разнеслась. Думаешь, если соседи про нашу слабость прознают, то станут платить нам?

В ее словах был резон. Братья переглянулись и одновременно пожали плечами.

– Как скажешь, – пробурчали они.

Она снова подбоченилась.

– Вот именно! Как скажу, так и будет. Отец меня назначил. – Она кивнула на Атея. – И мое слово теперь не меньше его слова весит.

– Сестра, – произнес Гелен, сменив недовольный тон на увещевающий, задушевный. – Самое время поговорить об этом.

– О чем? – не поняла Арпата.

– О власти, – подсказал Картис.

– Говорите, – согласилась она, тряхнув волосами, распущенными на время траура. – Только скорее. К нам жрецы поднимаются. Незачем им наши споры слушать.

– Тебе не нужна власть, – продолжал Картис вкрадчиво. – Об управлении народом должны заботиться мужчины. – Он посмотрел на энергично кивающего брата. – Мы с Геленом справимся лучше. У нас и сил больше, и отваги.

– Отваги? – переспросила Арпата таким тоном, словно примеряла это слово к братьям.

После этого уже необязательно было напоминать им, в каком виде и в каком качестве привезли их домой.

– Сестра! – повысил голос Гелен. – Отец объяснил нам, почему отдал тебе шлем и меч. Он не мог обойтись без меня и брата. Мы были нужны ему в походе.

– Он хотел, чтобы в случае его гибели ты передала правление нам, – подхватил Картис.

– Так и сказал. Слово в слово.

– Да? – Арпата прищурила один глаз. – Тогда пусть повторит.

– Что? – спросили братья в один голос.

– То, что вы мне говорите.

– Почему ты так цепляешься за власть? – осведомился Гелен, уже не скрывая злости.

Это только подтвердило опасения Арпаты и убедило ее в том, что она поступает правильно. Власть была нужна ей исключительно для достижения одной цели. Уберечь сына. После выяснения отношений Танасис не мог чувствовать себя в безопасности. Кому, как не Арпате, было знать злопамятный и мстительный характер сводных братьев. Даже если бы они простили задиристого племянника, он все равно представлял угрозу их положению, поскольку в случае их смерти получал право на наследство. Стань Гелен или Картис царем, они выждут немного, а потом найдут способ избавиться от мальчика.

Прежде чем снова заговорить, Арпата властным жестом остановила жрецов, приблизившихся на расстояние двадцати шагов.

– Воля отца для меня закон, – отчеканила она. – Я слышала только то, что он сказал мне, а не вам. И я поступаю так, как мне было велено. Свое решение он принял в присутствии верховного жреца. Спросите его.

Гелен и Картис посмотрели друг другу в глаза и кивнули:

– Мы спросим.

– Обязательно спросим.

– Но не сегодня, – закончил мысль Картис. – После того, как тело нашего любимого отца будет предано земле и обретет покой.

– Хорошо, – согласилась Арпата. – Вы правильно делаете, что не торопитесь, братья мои. Нужно время, чтобы рубцы от пут сошли с ваших запястий. Пусть не напоминают о том, что все хотят забыть: и вы, и мы. А теперь… – Она властно повела рукой, неизвестно у кого и когда переняв этот жест. – А теперь займемся похоронами нашего отца, который был вынужден пронзить себе сердце, потому что некому было защитить его на поле брани.

Прямых упреков высказано не было, но и этой отповеди хватило, чтобы Картис и Гелен сочли за лучшее умолкнуть.

После недолгих переговоров со жрецами был зажжен загодя сложенный жертвенный костер, которому предстояло пылать, не угасая, до утренней зари. Соплеменники собрались вокруг родни Атея, а те, в свою очередь, обступили погребальные носилки. Состоялся обряд поклонения священным мечу и шлему, сброшенным с небес самими богами, дабы их избранник мог вершить божественную волю на земле. Была исполнена священная песнь верности и единства, подхваченная каждым из многих тысяч, собравшихся на вершине холма. В небо взлетели стрелы, тщательно пересчитанные жрецами, которые торжественно провозгласили, что девять стрел пронзили поднебесье и остались там. Девять наложниц поочередно подвели к Арпате, державшей в руке царский меч. После произнесения заговора верховный жрец выкрикивал, что надобно утолить жажду богов, и Арпата вонзала клинок в плоть жертвы. Никто из казненных не страдал и не молил о пощаде: сказывалось действие особого жертвенного зелья, после которого любой был готов умереть с блуждающей улыбкой на устах. Арпата не испытывала угрызений совести или жалости, когда убивала наложниц. Жизнь племени была многократно важнее жизни избранниц.

– Сладка ли вам кровь человеческая? – вопрошал верховный жрец всякий раз, когда окровавленный меч извлекался из тела, которое медленно оседало на траву.

Его имя держалось в строгой тайне, чтобы на него не смогли наложить заговор злые силы, поэтому все звали его Верховный или Отец. За свою жизнь он стал свидетелем стольких смертей, что глаза его тоже стали мертвыми, лишенными какого-либо выражения.

Уже темнело, когда мужчины принялись перерезать вены и рубить головы скоту и коням. Следовало как следует напитать холм кровью, чтобы трава на нем никогда не высыхала и покров над царской гробницей был густым и радующим взор. Животные кричали, зрители хлопали в ладоши. Освежеванные туши стаскивались вниз для будущего пиршества. Оно началось поздней ночью, когда тела Атея, его коня и наложниц погребли в холме.