Андрей Лифке - Монета Рюрика. Приключения дилетантов

– Вот она – черняшечка! – возопил Магога чуть не на всю деревню. Сколько могла стоить эта первая их относительно интересная находка, определить они тогда не имели возможности. Не было у них ни компьютеров, ни справочников. Зато был такой лютый энтузиазм, что загрустили и баба Маша, лишившаяся стабильной выручки от продажи этим двоим своей тошниловки, и фермер, у которого остался дожидаться первых заморозков изрядный клин картошки, битой полосатым американским броненосным жуком. Некогда было друзьям ни пить, ни с картошкой возиться. Они рыли землю.

Они рыли землю. Рыть-то у них хорошо получалось, чай деревенские, к физическому труду привычные. С находками получалось хуже. Без особого успеха получалось. Опустевших дворов в Киселёве было предостаточно и почти в каждом земля на разной глубине хранила столько водочных и винных пробок, что Магога временами взрывался приступами отчаянной матерщины, из которой можно было вычленить примерно следующее: – Вона скока предки спиртного трескали! И када тока работали!?

На что Гога, поднося к близоруким глазам очередную «бескозырку», сдержано отвечал: – Небось не больше нашего…

Гога вообще с началом кладоискательской деятельности стал на удивление сдержан. В дождливые дни копать было не с руки, и он бродил в сапогах и дождевике по деревне, оглядывая каждый переулок, каждую кочку и канаву так внимательно, будто и не прожил тут все свои бессознательные и сознательные тридцать с небольшим лет. Вечерами совершенствовал аппарат. Время с пришедшим на смену каждодневной тоскливой выпивке увлечением полетело настолько быстро, что однажды утром, ткнув на первый же сигнал лопату в окаменевшую за ночь от первого заморозка землю, друзья удивились и огорчились одновременно. Полюбившееся занятие надо было откладывать до весны.

Другие бы вернулись в бабы Машины клиенты. А что ещё зимой в деревне делать безработному холостому мужику? Но Гога злоупотреблять не стал и Магоге не дал. Занялись они вот чем. Днями продолжали мерить ногами родные просторы, а вечерами чертили карты-схемы родной Киселёвки и окрестностей, с оврагами, лесами, перелесками и даже пересохшими прудами. На ватман наносили какие-то крестики, рисовали круги и квадраты, проводили линии.

Магога, пробудив в себе неожиданные художественные способности, схемы эти ещё и раскрашивал. Красным фломастером замалёвывал совершенно уж безнадёжные с точки зрения поиска места вроде силосных ям, заброшенных коровников и скотомогильников. Синим обозначал просёлки и тропинки, зелёным – территории, на которых, как можно было предполагать, стояли когда-то подворья, принадлежавшие не самым бедным киселёвцам.

Так продолжалось до снегопадов. Односельчане, изумлённо наблюдая со стороны их столь неожиданно переменившееся поведение, решили, что парни «заколдовались». В смысле, закодировались. Или «торпеды» себе вшили. И на этой почве оба свихнулись. А что ещё можно было предположить?

Но что бы там земляки ни думали не гадали, а до весны Гога и Магога продержались без возлияний, подрабатывая где только и чем можно. Магога одиноким бабушкам освобождал за харчи от сугробов подходы к крыльцу, таскал из колодца воду и колол дрова. Ездил в район за лекарствами и по иным мелким надобностям. Гога чинил электроприборы и настраивал телевизоры. Ну и тому подобное. Поскольку пагубную страсть, благодаря своему увлечению, друзья непостижимым образом преодолели, то, соответственно, и расходы их радикально сократились. Удавалось даже иногда и побольше деньжат срубить. Пойманных в Оке судачков и окуней успешно сбывали оставшимся зимовать в Киселёво немногим, но щедрым столичным дачникам. А тут ещё поблизости открылся пункт приема металла, и заблаговременно сваленные в сарае коленвалы, рессоры, крылья от грузовиков и тракторов и прочий лом – тяжёлое во всех смыслах наследие колхозного прошлого – тоже малость приподняло материальный уровень дилетантов-кладоискателей.

Когда запели жаворонки, в первый раз в новом сезоне радостно вышли на раскопки. И надо же, на только-только освободившемся от снега бугре, по-над речкой, в первые уже дни нарыли несколько малоценных монет эпохи Николая Второго Кровавого, необычный нательный крестик и всякую разнообразную мелочёвку: пряжки от конской упряжи, именуемые у копарей «кониной», какие-то пломбы и пуговицу с рельефным якорем и непонятной аббревиатурой. Всю добычу решили отвезти в районный краеведческий музей.

Пожилая смотрительница, несказанно обрадовавшаяся редким посетителям, да ещё таким заинтересованным, подробно рассказывала про каждую находку. Оказалось, что пуговица оторвалась от форменного кителя, в котором некогда щеголял представитель пароходной компании «Зворыкин и Ко», в царские ещё времена гонявшей суда по Оке и Волге. Пломбы оттуда же, с реки. Такими свинцовыми цилиндриками опечатывали тюки с товаром, который перевозился по рекам баржами, например, мануфактура.

Отзывчивая тётя посоветовала также сходить к Никитичу, бывшему директору музея, ныне пенсионеру и страстному ценителю всяческой старины. Дескать, может что и купит. Дала любезно адрес.

Никитич оказался славным дедом, угостил чаем и за монетки дал тысячу рублей. Крестик настоятельно посоветовал снести в храм от греха, а остальное сдать в музей. Что Гога с Магогой и сделали. В городе на вырученные деньги купили две батарейки «крона» для прибора. И не удержались, взяли-таки бутылку водки – отметить первую связанную с поиском коммерческую операцию.

Здесь автор предполагает в изложении несколько ускориться, поскольку довольно продолжительный последующий период хоть и был по-своему интересен, но явил собой сплошную череду более или менее удачных вылазок, прерванных очередной зимой, затяжной и снежной, каких давно уже не бывало. Вот после неё-то и наступил перелом, повлекший за собой события, сколь радостные, столь и тревожные. И даже печальные.

В конце мая, когда из хорошо напитавшейся влагой и солнцем земли буйно полезла трава, сильно затрудняющая поиск, Гога впал в уныние.

– Не там, не там копаем! – стенал он, укоризну почему-то адресуя другу. Гога, в отличие от Магоги, связывал с изысканиями большие надежды. На материальные поступления. Магоге что? Он получал небольшое инвалидское содержание, всё было ему по большому счёту до лампочки. Кусок хлеба есть, вот и ладно. А ежели ещё и на кружку-другую пива находится, так и куда с добром. У Гоги же были планы. Которыми он с товарищем до поры не делился. Утаивал. Реализовать эти планы он надеялся с помощью той самой пищащей штанги, конструкцию которой подсмотрел сначала у «профессора», а потом и в старом журнале. Но планы рушились.