Галина Ефремова - Белая Гора

И дата гибели стояла,

Запомнила я это точно,

Она всецело совпадала

С моей невероятной ночью.

Так что же мне теперь, молиться?

Я ж – атеистка, коммунистка!

И вижу сон: печальны лица

Мужчин, склонённых низко-низко.

Да это ж наши все ребята

Той удалой бригады самой!

Все коммунисты. Мы когда-то

Совместно разрушали храмы.

И среди них я вижу: тоже

Стоит, прениже всех склонился,

Мой муж любимый, мой Серёжа!

К нему рванулась – отстранился,

С протестом выдвигая руку:

«Не подходи! Прими крещенье.

Мне облегчить ты сможешь муку,

Прося у Господа прощенья

За нас обоих…» Оглядела

Я всё вокруг. Так мы же в храме!

Вот здесь, у левого придела,

Стена, не тронутая нами.

Разбиты окна. Осквернённый

Алтарь, и сняты с петель двери…

Стоит, коленопреклонённый,

Мой муж, что никогда не верил

Ни в Ад, ни в Ангелов, ни в Бога,

В труде весёлый, смелый в битве,

Стоит в раскаяньи глубоком

В сосредоточенной молитве.

Тяжёлым было пробужденье,

Лежала, долго не вставая,

И на работе целый день я

Ходила, словно неживая.

Кому сказать, с кем поделиться?

И кто ж поймёт, да не осудит?

Как мне начать теперь молиться?

И что на это скажут люди?

И потекли в сомненьях снова

За днём денёк и каждый – горек.

Но в феврале, двадцать второго,

Мне снится грустный Вася: «Сорок

Нам дней сегодня. Мама, что же

Про нас с отцом совсем забыла:

Помина справить нам не можешь

И в храм ни разу не сходила?

Ещё война идёт, я знаю:

Вам тяжко и работы много.

В Победы День – Девятый Мая –

Ты утвердишься в вере в Бога!»

Всего рассказывать не буду,

Но только утром полетела

В ту церковь, что каким-то чудом

Одна в округе уцелела.

Всю простояла литургию,

Стыдливо прячась, – у колонны,

Смотря, как молятся другие,

И у икон кладут поклоны,

И ставят свечи восковые,

И батюшке целуют руку…

Увидев это всё впервые,

Подумала тогда: «Науку

Я эту одолеть не в силах:

Что толку лоб крестить в безверьи?

Но как же хор поёт красиво!

И легче на душе… Теперь я

Пойду, пожалуй. В воскресенье

Приду опять… Зачем, не знаю…»

И так недель, примерно, семь я

Ходила в церковь. Там одна я

Стояла всё на прежнем месте,

Как та колонна, недвижима

И холодна душой. Но крестик

И образочек Серафима

Саровского себе купила.

Полезла на чердак, достала,

Святой водою окропила

Иконы бабушки. Сначала

Их на комод. В передний угол

Потом повесила. Лампаду

Затеплила. Одна подруга

Зашла ко мне. Ей что-то надо

Отдать мне было. И, заметив

Прекрасно всё, тогда смолчала,

Но только про иконы эти

Всем вскорости известно стало.

Всегда в чести, всегда в почёте,

А тут – стыдили и корили

На партсобраньи на работе,

И в тот же вечер исключили

Из партии. Без сожаленья

Рассталась с красным партбилетом

И ощутила облегченье

Невероятное при этом,

Тогда ещё не понимая

Всей грандиозности событья.

Я помню день в начале мая.

С утра задумала помыть я

Окно на кухне. Встала рано.

Но не домашними делами

Все мысли заняты, а храмом:

Неделю не была я в храме.

Окно осталось не помыто,

И с видом дерзостно- весёлым

Впервые в храм пошла открыто,

Свободно через наш посёлок,

Похожий больше на деревню.

Весь из домишек деревянных.

Расцветшей веяло сиренью,

Цвели сады, цвели тюльпаны.

На ветках птицы щебетали,

Светило солнце на дорогу.

Любуясь небом и цветами,

Я начала молиться Богу.

И все цветы, деревья, травы,

Казалось, молятся со мною,

Когда по направленью к храму

Я шла с покрытой головою

И с сердцем – настежь, нараспашку,

Как алтаря святого двери,

Что раскрываются на Пасху:

«Я верю, Господи, я верю!

Все живы у Тебя, мы знаем,

И там, в Саду Твоём красивом,

Что мы зовём Господним Раем,

Живёт мой сын, солдат Василий.

Но за другого я солдата

Прошу: Ты помнить зла не можешь.

Он пред Тобою виноватый,

Солдат Сергей, мой муж Серёжа.

Но в сердце теплится надежда,

В Твоё к нам состраданье веря.

Какие ж были мы невежды!

Тебе за всех молюсь теперь я…»

Я шла и говорила с Богом,

Как с Другом старшим, не иначе,

Или Отцом, немного строгим,

Но добрым-добрым, тихо плача.

Я в храм вошла и поклонилась

Земным поклоном у Распятья

И, не стыдясь, перекрестилась.

Тут заключил меня в объятья

Наш батюшка. И прихожане

Меня с любовью окружили

И поздравляли, руку жали

И говорили: «Не чужие

Тебе мы все. Семьёю дружной

Мы здесь живём как сёстры, братья,

Поможем, если будет нужно…»

И вновь объятья и объятья.

То было за три дня до Пасхи,

До Дня Христова Воскресенья.

Ходила в церковь без опаски,

Без всяческого опасенья,

Что скажут люди. Пусть подружки

Меня обходят стороною,

Зато соседские старушки

Теперь приветливы со мною.

И, груз с души моей снимая,

Сказала тётушка Людмила:

«Тебя ведь бабка-то родная

Ещё младенцем окрестила».

На исповеди рассказала

Всю жизнь свою, о тяжких самых

Грехах, делах (хороших – мало,

Плохих – полным-полно), о храмах

Разрушенных, о сновиденьях

В моём великом страшном горе.

И отпустил без осужденья

Грехи мои отец Григорий.

И Воскресение Христово

Душой воскресшею встречала

И знала: жизни чистой, новой

Приходит светлое начало.

А на Святой седмице, в среду

(На сутки я узнала позже,

Что этот день стал Днём Победы)

Я ощутила милость Божью.

За утренней молитвой дома

Я, своего не видя тела,

Вдруг стала будто невесома,

Душою к Небесам взлетела.

За краткие мгновенья эти

Стремительнейшего полёта

Я оказалась на планете