Александр Волков - След за кормой (2-е издание)

Рори удивлялся, как целесообразно устроили свою жизнь скрелинги.

Землянки? Тесно в них, душно, воняет. А попробуй построить дома на европейский лад при здешней погоде. Да из них будет выдувать тепло так, что никакого топлива не напасешься. И Рори стало представляться, что дядя Лейф поступил непредусмотрительно, поставив в Торгильсдале деревянные избушки. Он вспоминал, как ежились люди под утро в насквозь промерзшем господском доме. А здесь? Скрелинги сидят в своих землянках голые, и хоть бы что!

А их каяки, такие верткие и неудобные на вид? Казалось бы, лодка европейца неизмеримо удобнее и надёжнее. Но ухитрись, выровняй её, опрокинутую набежавшей волной. А если каяк скрелинга, перевернулся и сам хозяин очутился в воде вниз головой, он выравнивает каяк одним движением двухлопастного весла. При этом в суденышко не попадает ни капли воды, его верх закрыт кожей, обтянутой вокруг пояса гребца.

Рори восхищался удобством эскимосской одежды. Люди надевали на голое тело тимиак — фуфайку из птичьих шкурок пухом внутрь, лёгкую и замечательно теплую. Тимиак оторачивался вокруг кистей рук и шеи полосками собачьего меха, плотно прилегавшими к коже. Поверх этого надевалась рубаха из выделанной тюленьей шкуры — аморак. Тёплые штаны и высокие сапоги — камикер — дополнявшие одеяние, тоже шились из тюленьих шкур.

Иголки у мастериц были из рыбьих костей, а нитками служили специально обработанные песцовые жилы. И как ловко управлялись швеи с этим «натуральным хозяйством» при тусклом свете жировиков, при ребячьем гомоне, при возне собак, дравшихся из-за брошенных на пол костей…

Женская одежда в точности повторяла мужскую, только отличалась украшениями — оторочками и вставками из цветного меха, бусами, ожерельями.

Во время дальних переходов женщины укладывали грудных детей в амаут — рубаху с большим меховым карманом на спине, где ребёнку было тепло и уютно.

Так всюду и во всём видел Рори проявление великой целесообразности, выработанной тысячелетней борьбой за существование.

Самым большим строением в стойбище был кажим — место для собраний всего племени, для пиров, для поминовения умерших. Этот кажим был в десять раз обширнее семейных землянок, выше и чище, в нём даже было окошко, затянутое тюленьим пузырем, через которое внутрь попадал дневной свет.

Через месяц после прибытия в становище Глима, когда Рори уже сносно говорил на языке скрелингов и понимал их речь, ему пришлось наблюдать церемонию заклинания пурги. Пурга выла и кружилась над береговыми холмами, над застывшим морем и не давала возможности людям выйти на охоту.

Запасы продовольствия в хижинах стали истощаться, приходилось ограничивать себя в еде. И тут Рори убедился, сколь велика была сила родительской любви у этого, казалось бы, малочувствительного племени. Детей кормили в первую очередь, им отдавали самое лучшее из того, что ещё сохранилось в кладовых. Утешая плачущего ребёнка, мать нежно обнюхивала его: это заменяло у неё поцелуи.

А пурга всё шумела, шторм взламывал прибрежные льды, тюлени ушли далеко от берега, звери попрятались в снегу. И тогда за дело принялась шаманка.

Религиозные верования эскимосов были очень смутны. У них не существовало такой развитой мифологии, как у скандинавов с их богами и полубогами, с великанами и гномами, обитателями подземного мира. Эскимосы верили в духов, живущих бок о бок с ними, и духи эти были по преимуществу злые, от них следовало ожидать одних неприятностей.

Умилостивить злых духов «умели» только сведущие люди — шаманы и шаманки. Они знали заклинания против духов, а если заклинания не помогали, приносили жертвы.

Пурга бушевала, и «помочь беде» взялась шаманка Линга — старая женщина с лицом, точно вырезанным из мореного дуба. В её седые волосы были вплетены перья различных птиц, начиная от длинных — из хвоста орлана — и кончая крошечными перышками красношейки — колибри. Считалось, что это помогает колдовству.

Шаманка Линга кружилась посреди кажима в диком танце, ударяя в бубен, обтянутый моржовой шкурой. Она с пеной на губах выкрикивала непонятные слова, приводившие в трепет слушателей. А слушать Лингу собрались все жители посёлка от мала до велика, кроме совсем уж немощных, стариков и старух, прикованных к постели.

Пробрался в кажим и Рори. Притаившись у порога, он со страхом присматривался к колдунье. Положение его было опасным: а вдруг Линга укажет на белого человека, как на виновника бедствия, и потребует принести его в жертву духам зла… И тогда скрелинги, люди в общем-то мирные и совсем не кровожадные, не задумаются вырезать у него острым ножом сердце и преподнесут его шаманке.

Но, должно быть, к Рори перешла какая-то частица счастья от приёмного отца Лейфа. Случилось так, что, когда утомлённая долгими заклинаниями Линга затихла, собираясь с силами, буря над крышей кажима тоже начала затихать!..

Через час пурга совсем прекратилась, среди туч проглянуло солнце, и радостные охотники бросились готовить орудия лова.

Авторитет шаманки возрос необычайно, каждая семья поднесла ей ценный подарок, отняв у себя самое лучшее.

Но для таких обрядов, как заклинание пурги, кажим использовался редко. Обычно там находили приют мастера-резчики по дереву и кости, которым неудобно было работать в землянках среди тесноты и суматохи.

Владели резцом почти все скрелинги, но отдавались этому делу только старики, которые по слабости уже не могли охотиться: принести в становище тушу тюленя было неизмеримо важнее, чем вырезать из кости изображение того же тюленя, хотя бы и с немалым искусством.

Когда Рори наблюдал стариков, из-под резца которых рождались фигурки медведей, оленей с ветвистыми рогами, моржей с грозно торчащими клыками, его голову осенила мысль, которая принесла удивительные последствия. Что это была за мысль, читатель узнает из следующей главы.

Дни Рори Эйлифсона проходили очень скучно: ему нечем было заняться. Молодой Паок, с которым Рори подружился и который очень помог ему овладеть эскимосским языком, целые дни пропадал на охоте, а возвратившись усталым, заваливался спать.

Пробовал пленник вести разговоры с вождём племени Глимом, но старик назойливо твердил одно: его народ сильный, а белые люди слабые. В доказательство этого сомнительного положения он приводил тот факт, что Глим держит в плену Рори, а не Рори Глима. При этом старик щурил глаза и противно хихикал. Иногда он пускался в воспоминания о том, как он был в плену у белых людей, но и тут без конца повторял одно и то же и хвалился своей ловкостью, которая помогла ему сбежать от хозяина.