Поль Феваль-сын - Марикита

В каждой из банд, орудовавших тогда во Франции, Испании, Фландрии – короче, во всей Европе, у господина де Пейроля были какие-нибудь знакомые, да и о нем среди разбойников ходили легенды. Всем было известно, что у него всегда найдется работенка, и что он неплохо платит, поэтому очень часто те, кому оставалось лишь положить зубы на полку, из последних сил приползали к нему и выпрашивали себе выгодное дельце.

Когда Золотой Дом закрылся для биржевиков из-за драмы, происшедшей на кладбище Сен-Маглуар, Грюэль по прозвищу Кит остался без работы. Какое-то время он жил в нужде и частенько задумывался о своем будущем. И вдруг ему повезло: он встретил Жандри.

Оба были экс-гвардейцы, поэтому легко возобновили прежние дружеские отношения и решили вместе «идти искать удачи» – то есть отправиться туда, где был сейчас Пейроль. А так как о месте его пребывания они не имели ни малейшего понятия, не одна неделя прошла в бесплодных поисках. Единственной их удачей оказалась встреча с двумя молодыми людьми – Палафоксом и Мордом.

Само собой разумеется, Готье Жандри, отставной капрал, по-прежнему оставался главарем этой банды из шести человек. Это было не так много, чтобы привлечь внимание полиции, но вполне достаточно для того, чтобы натворить бед.

Морд, появившийся последним (они случайно встретили его на границе), первым поведал им кое-что о Пейроле.

– Судьба как нельзя более благоприятствует нам, – сказал испанец главарю. – Из нас шести двое знают графа, еще двое ищут его, чтобы убить, а двое оставшихся без малейшего угрызения совести им помогут. Свадьба мадемуазель де Невер все еще не состоялась!

Но сейчас нам пора вернуться на постоялый двор прекрасной басконки и посмотреть, что же там происходит.

Сразу после того как был освобожден Морд, Лаго ускакал в Париж. Он повез его высочеству письмо от госпожи де Невер с сообщением о близком возвращении будущих супругов и об их скорой свадьбе, а также о предстоящем бракосочетании Шаверни и Флор. Он должен был мчаться не останавливаясь, чтобы прибыть в Париж как можно быстрее и успеть все приготовить в доме Неверов (доме Гонзага, доме, оказавшемся свидетелем и безумных выходок принца, и затворнической жизни вдовы Филиппа Лотарингского), чтобы по приезде все могли разместиться там.

– Не забудьте, что завтра мы отправляемся, – сказал Анри дамам, собираясь покинуть залу, где недавно происходил допрос каталанца. – Идите отдыхать. Мы поступим так же.

Он запечатлел на лбу Авроры поцелуй, долженствующий навеять той приятные сны, и почтительно поцеловал руку принцессы. Шаверни поцеловал Флор, поклонился госпоже де Невер – и все три женщины вернулись в свои комнаты, сообщавшиеся между собой. Они немного поболтали перед сном, а затем распрощались на ночь.

Граф и маркиз тоже вскоре легли, и даже Хасинта решила отдохнуть. Ей жаль было покидать Байонну, где она прожила всю свою жизнь, жаль было это голубое небо и этот постоялый двор, где она родилась, и который в ее честь назывался «У прекрасной басконки». Но все эти маленькие огорчения затмевались радостью завтрашней поездки в Париж и гордостью оттого, что она стала подругой мадемуазель де Невер и Флор. Когда утром в этот дом, где она так долго была хозяйкой, придут другие, она найдет в себе силы не показать своего огорчения.

Сейчас же, устав после двух бессонных ночей и перенесенных треволнений, она хотела, наконец, отдохнуть. Поэтому, положившись на обоих фехтмейстеров, которые должны были нести караул, она поставила перед ними на стол все, что могло им понадобиться для утоления голода и жажды, отослала служанку и, дав мужчинам кое-какие указания, отправилась к себе.

Итак, в зале не осталось никого, кроме Кокардаса, Паспуаля и Морда.

Двое последних уже, казалось, отвыкли спать, а гасконец собирался пить всю ночь до утра. Он не принял в расчет усыпляющего действия винных паров, которые, правда, час назад было рассеялись, но после нескольких новых бокалов не замедлили вновь затуманить его рассудок. Он отчаянно сопротивлялся Морду, который принуждал его выпить все вино, и из последних сил боролся со сном. Но что может поделать воля против хмеля?

В скором времени Кокардас привалился к стене – якобы лишь потому, что ему так захотелось. Он был абсолютно уверен в себе! Голова его упала на грудь: конечно же, опять лишь по его прихоти. Ноги сами собой вытянулись, руки свесились чуть не до пола, и он заснул прямо на табурете, видя себя во сне опорожняющим один за другим большие кувшины с вином и при этом стойко несущим караульную службу.

Брату Паспуалю и в голову не приходило последовать его примеру. Глаза его были широко открыты, и он не думал ни о выпивке, ни о сне.

Перед тем как подняться к себе в мансарду, пышнотелая служанка сделала ему многообещающий знак, и пылкий нормандец, мгновенно плененный страстью, нервничал, думая о том, что наверху его уже наверняка ждут. «У каждого своя чаша наслаждения, – думал Паспуаль и был прав. – Для Кокардаса она полна вином; для меня… Если бы не этот проклятый испанец, я был бы уже с ней…»

Амабль не привык к рассудительности, когда говорило его сердце, но природной осторожности все же не утратил (таков уж нормандский характер) и считал невозможным оставить своего друга один на один с Мордом, которому по-прежнему не доверял. Если бы он мог знать, какие проклятия отпускал про себя на его счет испанец, то он бы окончательно утвердился в своем мнении о человеке, сидевшем рядом с ним.

– Моя последняя ночь в Байонне могла бы быть такой сладкой! – изнывал втихомолку брат Паспуаль, глядя в потолок. – А я ее проведу, мозоля глаза об эту скотину! А ведь она меня ждет, сладкая моя, и, может быть, даже думает, что ее манящие прелести оставляют меня бесчувственным. Но, несмотря на весь лиризм Амабля, присутствие чужака удерживало его на месте, и он вынужден был как привязанный сидеть у стола.

Великодушие Лагардера стало причиной сурового испытания для одного из преданных ему людей. Так что беседа текла вяло, и с тех пор, как Кокардас заснул, кубки ни разу не наполнялись.

Паспуаль если и испытывал жажду, то лишь жажду любви, а Морд предпочитал оставаться трезвым – что, впрочем, вполне разумно, когда не умеешь отличить испанского вина от аррасского пива. Скоро, однако, и он стал клевать носом.

– Не сердитесь, что я лишаю вас своего общества, – сказал испанец. – Упражнение, которое ваш друг заставил меня проделать сегодня вечером, отняло у меня немало сил. Если ночь будет казаться вам слишком долгой, разбудите меня через час.

Он положил локти на стол, опустил на них голову и захрапел. Таким образом, Амабль теперь остался единственным, кто не спал в этом доме – исключая разве что служанку, которая наверняка ждала его в своей каморке под крышей. Бедняга, мучимый желанием, почувствовал, как благоразумие, удерживающее его на месте, слабеет. Бесспорно, он теперь нес ответственность за покой всех остальных, но, если разобраться, какой вред мог причинить этот испанец дому, которому одно присутствие Лагардера уже служило достаточной защитой? Кроме того, пленник спал как убитый, а он, Паспуаль, отлучился бы совсем ненадолго…