Михаил Беглов - Две неравные половины одной жизни. Книга первая

Андрей невольно улыбнулся, вспомнив свой дневник с отметками по литературе – пять, два, пять, два, три, пять. Примерно так чередовались оценки за сочинения. Двойка – это когда он писал то, что думал, а пятерка – это за то, что от него ожидали. Спасибо, Лариса Ивановна, что научили лицемерить и держать язык за зубами, а мысли за ушами, – наверное, это пригодится в жизни, мысленно поблагодарил он преподавательницу.

У самого края стола сидит, подергивая, как всегда, левым уголком седого уса, учитель математики Павел Владимирович. Уважаю, вот его уважаю, – Андрей даже чуть склонил голову, будто преклоняя ее перед преподавателем. Арифметика, алгебра, тригонометрия и прочие математики – это совершенно не для него. И Павел Владимирович это прекрасно знал. Его любимое высказывание: «Господь Бог знает мой предмет на пятерку, я – на четверку, а вы в лучшем случае на тройку». Но ему хватало мудрости не требовать от всех того, чего в любом случае нельзя было получить. И тех, кто действительно готовился поступать потом в технические ВУЗы, вытягивал на пятерки, но и гуманитариям аттестат тройками не портил. «Научить вас всеми премудростями моих наук я не смогу, – говорил он. – Но, по крайней мере, постараюсь развить у вас пространственное воображение». И ему это удалось – с воображением, слава богу, у меня очень хорошо, подумал Андрей. А еще как бы странно это не звучало, когда говорят про преподавателя точных наук, именно он научил меня иронии и самоиронии. Чего стоит один его фирменный скептический взгляд из-под поседевших бровей. Молодой человек долго тренировался перед зеркалом, пытаясь его повторить, но так и не удалось, – наверное, жизненного опыта не хватает. Жалко, что не записывал все его философские рассуждения – или, как мы их называли, лирические отступления – на уроках. По его высказываниям о школьниках, жизни и стране можно было бы написать отдельную книгу. Но одно запомнил. В тот день он начал урок как всегда с неожиданной сентенции: «Вчера вечером услышал по радио новую песню. «Я люблю тебя жизнь» называется. Подумал, пока слушал – вот, наконец-то, хорошая умная песня появилась. Так нет же последней строчкой умудрились все испортить – «Я люблю тебя жизнь и надеюсь, что это взаимно». Эгоизм и идиотизм в одном флаконе. Получается, что если тебя кто-то любит, то он – хороший, а если нет, то – плохой. Запомните, мои хорошие, нас никто в этой жизни любить не обязан. А уж тем более жизнь, поскольку это предмет неодушевленный и любить кого-то никак не может. Все, что вы сделаете в этой жизни, зависит только от вас самих. Конечно, надо любить жизнь и наслаждаться ею, но вот только ждать от нее взаимности бессмысленно».

От монотонных выступлений на трибуне и плавного течения собственных мыслей Андрей в какой-то момент, видимо, задремал. Сказалась и усталость после бессонных ночей перед выпускными экзаменами. Его привел в чувство сильный толчок в бок локтем сидевшего рядом друга – Сашки, с которым они несколько последних лет делили парту. «Твою фамилию уже назвали. Иди получать аттестат», – прошептал тот. Андрей медленно, как бы нехотя, встал, делая вид, что эта пауза была преднамеренной. Не зря же он играл в школьном театре заглавные роли. Также, не торопясь, поднялся на сцену, получил свой «аттестат зрелости» и хотел было уже вернуться на свое место в зале, но его остановил голос директрисы: «А, может, Андрей хочет нам что-нибудь сказать на прощание?» Поп Гапон в юбке,провокатор от образования, пробурчал он про себя. Сказать-то я много чего вам хочу, только вряд ли вы захотите это услышать. Но не зря он проходил в течение десяти лет «школу выживания». Так что быстренько собрался и сказал в микрофон все те слова, которые от него ждали. Как он благодарен школе и учителям за то, что они вложили в его пустую детскую головенку столько нужных знаний, что научили думать, писать и говорить. Да и вообще, чего уж там греха таить, сделали из него человека. И теперь, конечно, его единственная цель в жизнь – это их не подвести, оправдать доверие и потраченные на него силы учителей. Пришедшие на собрание родители дружно захлопали, а по щекам некоторых преподавателей даже скатилась скупая учительская слеза.

«Ну, ты – и подлец. Сказал, так сказал. Даже у меня какой-то комок в горле появился, – одобрил его речь Сашка, когда Андрей вернулся, наконец, на свое место. – Умеешь ты выступать. Тебе, как и Петру, надо точно по комсомольской линии продвигаться. Далеко пойдете…»

– Ага, пока милиция не остановит. Учись, пока я жив, – угрюмо прервал его Андрей. Он знал, что может, когда надо, говорить красиво и правильно, но уж больно этого не любил. «Лицемер хренов», – обозвал он сам себя.

Кстати говоря, Петр был третьим в их неразлучной троице друзей. Высокий статный парень он, как писали в характеристиках, всегда «активно участвовал в общественной жизни» школы и даже стал в десятом классе секретарем ее комсомольской организации. Каких-то особых успехов ни в одном из предметов не демонстрировал, но учителя как активисту ему многое прощали. Так что аттестат у него вышел вполне приличный.

Наконец, официальная часть собрания закончилась. Еще в программе были показательные выступления младших классов и нескольких сольных номеров выпускников, в том числе и Андрея, которому было велено прочитать какое-нибудь соответствующее духу дня произведение. На этот раз он сумел настоять на своем и вместо высокопатриотических или слезливых произведений современных «классиков» решил прочитать монолог Гамлета на языке оригинала. А для гостей, не знающих язык Шекспира, повторить на русском в переводе Пастернака. В конце концов у нас же спецшкола с углубленным изучением английского, убедил он отвечавшую за «культурную программу» завуча. Кстати, очень милую и достаточно молодую, а потому еще не успевшую закостенеть даму. Да, в этом был некий вызов, но она его приняла, хотя прекрасно понимала, что Андрей вкладывает в этот монолог некий свой смысл. А для него апофеозом монолога была его середина про «униженья века, неправду угнетателей, вельмож, заносчивость, отринутое чувство…»

Быть или не быть, вот в чём вопрос. Достойно ль

Смиряться под ударами судьбы,

Иль надо оказать сопротивленье

И в смертной схватке с целым морем бед

Покончить с ними? Умереть. Забыться.

И знать, что этим обрываешь цепь

Сердечных мук и тысячи лишений,

Присущих телу. Это ли не цель Желанная?

Скончаться. Сном забыться.

Уснуть… и видеть сны? Вот и ответ.

Какие сны в том смертном сне приснятся,

Когда покров земного чувства снят?

Вот в чём разгадка. Вот что удлиняет

Несчастьям нашим жизнь на столько лет.

А тот, кто снёс бы униженья века,