Илина Григоричева - Секреты фарфоровой куклы

В Англии на верхней ступени социальной лестницы стояли герцоги, которые в любой другой стране титуловались бы принцами. По роскоши и великолепию их имения превосходили дворы союзных монархов, получавших денежную помощь от Англии. Именно таким дворцом и был Сайон-хауз, который принадлежал герцогу Нортумберленду. Этот чудо-дворец стоял на самом западе Лондона, на берегу Темзы. Еще недавно здание окружали старинные тюдоровские сады, но герцог велел их переделать и пригласил для этого ландшафтоустроителя Брауна, уроженца Нортумберленда, который уже работал в его замке Алнвик – роскошной резиденции в Нортумберленде, недалеко от южных границ Шотландии, доставшейся нынешнему герцогу по наследству от далеких предков. Браун создал новый стиль, заменив сад зеленой травой, газоны стали подходить прямо к дому; спроектировал цепь озер, и высадил деревья группами, расположив их так, чтобы они выглядели естественными. На территории поместья насчитывалось более 200 деревьев, множество редких и интересных растений, часть которых считалась аптекарским огородом леди Перси – она была увлечена медициной. Имелись там и кусты, высаженные лабиринтами, в которых человек мог легко заблудиться, а его перемещения можно было весело наблюдать из окон дворца с восточной стороны.

Был у Нортумберленда в Лондоне и другой прекрасный дворец, на западе улицы Стрэнд – Нортумберленд-хауз, но герцог всегда предпочитал ему Сайон-хауз.

– Отец! Я настоятельно прошу вас запретить графине делать мне язвительные замечания, тем более при посторонних лицах, раз уж ваш сын не в состоянии сделать этого! – запальчиво произнесла леди Перси, вернувшись в Сайон-хауз после прогулки в Сент-Джеймском парке.

Глаза герцога на мгновение потемнели от злости, но тут же наполнились теплотой, глядя на дочь. Эллен Эдуарда была его любимой младшей дочерью. Ей он позволял много того, чего не позволил бы другим своим детям. Не раз герцог горько жалел, что она не родилась мужчиной. Он считал своего сына графа Перси недалеким человеком, и ему было жаль, что его преемником будет он, а не Эллен Эдуарда.

Ничего не ответив дочери, Нортумберленд величаво удалился в свой кабинет, который находился на втором этаже дворца и где добрая половина залов считалась его личными покоями. Кабинет его был небольшим, но обставленым с большим вкусом и комфортом. Большой письменный стол, со множеством отделений для бумаг и прочих принадлежностей был вырезан из ценного красного дерева и украшен искусной резьбой; размещался он у окна, напротив двери. К камину было придвинуто огромное кожаное кресло, а рядом находился столик, на котором лежало несколько книг в дорогих переплетах, и стоял массивный подсвечник из чистого золота, который, возможно, помнил еще прадеда нынешнего герцога. У стены напротив камина стоял буфет, вырезанный и украшенный резьбой точно такого красного дерева, что и стол. Светло-зеленые шторы гармонировали с дорогим персидским ковром того же оттенка. Стены украшали обои изумрудного цвета – последний крик моды XVIII века, поскольку обои в то время изготавливались только в Англии и во многих дворах Европы считались непозволительной роскошью. А цвет этих обоев был тоже не случайным, ведь цветом рода герцога Нортумберленда из покон веков был зеленый.

Рядом с буфетом находилась дверь, ведущая в библиотеку герцога.

Библиотека представляла собой длинную галерею с окнами в сад в таких же изумрудных обоях, а по всем стенам стояли высокие стеллажи, плотно заставленные ценными фолиантами и книгами. Между стеллажами стояло несколько столов, накрытых зеленым бархатом, на которых красовались подсвечники в виде фигур античных богинь; всегда были писчая бумага и несколько чернильниц с перьями. Вход в библиотеку был возможен только с личного разрешения герцога, пользоваться же ею беспрепятственно могли только его сын и младшая дочь.

Герцог зашел в свой кабинет, уселся поудобнее за письменный стол, взял перо и чистый лист бумаги и истово принялся писать письмо. Он, как всегда, был немногословен: текст письма, написанный его ровным, твердым почерком не занял и половины странички. Отложив перо, герцог застыл, неподвижным взглядом созерцая огонь в камине, у которого грелись два великолепных черных добермана. Прекрасный, расшитый шелком зеленый кафтан изящно подчеркивал статность его фигуры. Каштановые кудри до пояса, которые раньше он только пудрил, стали совсем седыми и теперь герцог носил парик, который выгодно подчеркивал красоту и неестественную моложавость его лица: лишь одна морщинка пересекала его волевой, упрямый лоб, а красивые зеленые глаза, по какому-то капризу судьбы не трогало время, но ведь именно глаза, как правило, выдают истинный возраст человека.

Взглянув на его лицо нельзя было представить, что ему больше тридцати лет, тогда как на самом деле герцогу давно перевалило за пятьдесят. Живи он век-другой назад, как знать – не заполыхал бы над ним огонь инквизиции? В те времена любое отклонение от нормы или инвалидность считались проявлением дьявольщины. Но и в просвещенный восемнадцатый век при дворе короля находилось немало таких, которые считали его внешность плодом сговора с дьяволом. Он никак не реагировал на такие слухи о себе, которые в реальности не имели под собой почвы – герцог никогда не думал о подобном и вообще был далек как от темных сил, так и от религии, но скрывал последнее под маской общепринятых приличий. Не имея ни малейшего понятия о причине своего замедленного старения, Нортумберленд относил это необычное явление к странной наследственности – внешность его матери тоже долго не позволяла определить ее настоящий возраст. Она резко постарела лишь незадолго до своей кончины. И было очевидно, что эту странность из троих его детей унаследовала одна младшая дочь.

Герцог неотрывно продолжал смотреть, как в камине полыхают огромные бревна. На него вот уже который раз за последнее время нахлынули воспоминания – о том далеком, когда он еще не был герцогом Нортумберлендом, а только его младшим сыном.

Он – Эдуард Джордж Хьюго Элджерон, носивший с младенчества титул графа Перси, был очень образованным юношей и таким искусным дипломатом, что в двадцать два года его направили послом в Россию. Будучи не только одаренным от природы, но и упорным, Эдуард легко постигал многие науки, знал несколько иностранных языков и достаточно хорошо владел русским, обходясь без переводчика. Унаследовав от матери-испанки свою удивительную для мужчины красоту, он не унаследовал ее пылкой чувственности, обладая трезвым и холодным рассудком. Молодой Перси питал отвращение почти ко всему, что не касалось политики, в особенности к азартным играм и музыке. Красота Эдуарда была какой-то кукольной и даже женоподобной, но это скрашивалось его высоким ростом и могучим телосложением. Придворные дамы замирали, глядя в зеленые глаза молодого посла, но к женщинам, как и к вину, которое лилось рекой на царских застольях, Эдуард не имел особого пристрастия. Впрочем, помимо политики у него была еще одна страсть – разводить лошадей и охранных собак-доберманов. Был у него и любимый пес, с которым он не пожелал расстаться и привез с собой в Россию. К людям же граф Перси относился с настороженностью, никогда не допуская ни с кем доверительных отношений и любого проявления фамильярности. Он был горд и самоуверен, на многих глядел свысока и отличался крайним честолюбием. Окружающие платили ему тем же: им не нравился необщительный, заносчивый и злопамятный молодой лорд, но эти лица, как можно догадаться, были исключительно мужского пола. Лучшими друзьями юноши всегда были книги, но справедливости ради надо отметить, что все-таки два человека могли запросто звать его Нэд [9] Нэд – английское сокращение от имени Эдуард (Эдвард). . Один из них был старик, которого граф ценил и уважал больше своего отца – его бывший гувернер и наставник, а теперь секретарь Оливер Грэмм, джентльмен и образованнейший человек своего времени, прибывший с ним в Россию. Другим был близкий друг детства лорд Ричард Флеминг, являющий своей неукротимой натурой полную противоположность Перси. Но только у Флеминга был дар проникать в тайники его души, понимать с полуслова. Он один знал, каким на самом деле может быть его Нэд, и был бесконечно чутким и надежным другом. Эдуард, в свою очередь, постоянно порицал безнравственного Ричарда, но, нередко прочитав ему наставления, шел оплачивать его карточные долги. Перси умел помнить и добро. В годы их студенчества Флеминг спас ему жизнь: жена некоего высокопоставленного вельможи полюбила красивого юношу и настаивала на взаимности, но он отверг ее. Оскорбленная дама решилась на месть и оклеветала Эдуарда перед мужем и сородичами. Сам он не придал этому значения – подобное происходило с ним не в первый раз, зато Флеминг был иного мнения, почуяв смертельную опасность. Он ни на шаг не отходил от друга и благодаря его проницательности Эдуард не был отравлен ревнивым мужем отвергнутой им женщины.