Елена Первушина - Мосты Петербурга. В прошлом, настоящем и будущем

Осенью 1702 г. Северная война была в самом разгаре, но в Лифляндии, Эстляндии и Ингерманландии наступило затишье. Карл XII считал, что покончил с русской армией под Нарвой и отправился громить войска союзника Петра – саксонского курфюрста и польского короля Августа II.

Воспользовавшись этой передышкой, Петр смог собрать новую армию и осадил Нотебург. Осада с непрерывным артиллерийским обстрелом длилась несколько дней, сам же штурм продолжался 13 часов и стоил жизни многим русским солдатам. В штурме отличилась Семеновский и Преображенский полки, князь Михаил Голицын и Александр Данилович Меншиков. Переправившись на лодках под огнем неприятеля, русские поднялись на стены крепости и захватили ее. Легенда гласит, что Петр, видя отчаянное положение штурмовавших, дал приказ об отступлении, но князь Голицын ответил вестовому: «Скажи Государю, что теперь я принадлежу не Петру, а Богу», – и приказал оттолкнуть лодки от берега, чтобы солдаты не помышляли о бегстве. Так или иначе, а Нотебург был взят и получил новое название – Шлиссельбург, т. е. Город-ключ, так как теперь последние «ворота» на пути к Ниену были открыты. После взятия русскими войсками Нотебурга шведское командование в октябре 1702 г. эвакуировало население Ниена, а город сожгли.

Русские войска осадили Ниеншанц 1 мая 1703 г., и после жестокой бомбардировки гарнизон крепости сдался. Осмотрев укрепления, Петр увидел, что город «не гораздо крепок от натуры», и повелел строить новую крепость, но не на прежнем месте, а на одном из островов в дельте Невы. Почему он принял такое решение?

Возможно, причиной послужило появление 2 мая в Финском заливе близ устья Невы шведской эскадры под командованием адмирала Нумерса. Шведы пришли на помощь осажденной крепости, еще не зная, что она сдалась. Какое-то время русским удалось продержать шведов в неведении, подавая им сигналы выстрелами пушек, 6 мая от эскадры отделились высланные на разведку десятипушечный бот «Гедан» («Щука») и восьмипушечная шнява «Астрильд» («Звезда»). Однако они не успели до наступления темноты войти в Неву и встали на якорь в ожидании рассвета. Ночью тридцать лодок под командованием Петра и Меншикова взяли на абордаж два отделившихся шведских корабля, после чего эскадра Нумерса отошла от берега, но оставалась в Финском заливе до конца лета.

Петр очень гордился этой вылазкой, назвал ее «никогда бываемой викторией» и считал первой победой России в морском сражении. Он велел отчеканить для участников боя специальные медали: офицерам – золотые, а солдатам – серебряные. На одной стороне медали был портрет Петра I, а на другой – фрагмент боя и надпись: «Небываемое бывает. 1703». По правительственному заказу изготовили гравюры с изображением взятых судов и видом боя. Тем не менее, этот случай показал ему, что крепость, отодвинутую от побережья на материковую часть, будет легко блокировать с моря. Неприятельские корабли могли высадить десант на одном из островов дельты и закрепиться на нем. Для шведов такая угроза была не актуальна – они в тот период владели самым мощным флотом на Балтике. Но российский флот еще только предстояло построить, и если Петр рассчитывал основать верфь в устье Невы, она нуждалась в прикрытии артиллерией. Поэтому русскую крепость решили основать в том месте, где Нева делилась на два широких рукава, на Заячьем острове. Закладка крепости состоялась 16 (27) мая 1703 г., в день Святой Троицы. Одновременно Петр отдал приказ строить крепость на острове Котлин в Финском заливе – форпост, предназначенный защищать строящийся порт и корабельные верфи.

Через узкий канал, отделявший Заячий от будущего Петербургского острова, напротив Меншикова бастиона, построили плашкоутный мост, настил которого помещался на плавучих опорах – широких плоскодонных лодках (плашкоутах), закреплявшихся на месте якорями или специальными оттяжками с берега. Такая технология будет широко применяться для строительства мостов в первые годы существования Петербурга и вплоть до начала ХХ в.

Иоанновский мост Петропавловской крепости. Современное фото

В 1706 г. на его месте построили новый, «в двух местах подъемный деревянный мост». В «Описании Санкт-Петербурга и Кронштадта в 1710 и 1711 годах» отмечено, что от крепости ведет «прекрасный, в двух местах подъемный деревянный мост, имевший около 300 шагов в длину». Этот мост хорошо различим на карте 1712 г. До наших дней он, разумеется, не сохранился, но именно его по праву можно назвать первым мостом Петербурга.

Позже, в 1738 г., когда стало ясно, что крепости не придется участвовать в боях и выдерживать осады, мост перенесли выше по течению, напротив Иоанновского ревелина. Береговые пролеты нового моста стояли на каменных арках, а центральную часть было решено «для чрезвычайной глубины построить на сваях, с подъемным постом». Впоследствии отдельные части моста неоднократно заменялись, но только в середине ХХ в. деревянные прогоны были окончательно заменены металлическими балками, мост украсили торшеры с фонарями и он приобрел современный вид. До 1887 г. мост назывался Петровским, позже его переименовали в Иоанновский.

Название крепость получила почти через месяц – 29 июня, когда, в Петров день, здесь заложили церковь Святых Петра и Павла. 30 июня царь оставил пометку на письме, которое получил от боярина Тихона Стрешнева: «Принята с почты в Санкт-Петербурхе», на следующий день он сам писал: «Из Санкт-Питербурха», а 7 июля: «Из новой крепости Питербурга». Таким образом, у самого Петра можно встретить разночтения в названии крепости, царь писал его то слитно, то раздельно, то с «е», то с «и», то с «х», то с «г». Эти разночтения продолжались еще не один десяток лет.

Реформы Петра можно рассматривать как продолжение реформ Бориса Годунова и политики первых Романовых (в том числе и заклятого врага молодого царя – царевны Софьи). Окно в Европу начали прорубать еще они, и, по-видимому, этот путь был неизбежен. В начале XVII в. жить изолированно от сложившегося политического и экономического пространства можно разве что на долготе Китая или Японии. Европа уже сама двинулась на Восток – из Польши, из Швеции, и русские цари понимали, что необходимо, прежде всего, налаживать торговые и культурные связи, чтобы не застать внезапно у своего порога незваных гостей с мушкетами и пушками. Но при Петре перемены стали столь явственны, так властно вторгались в каждую область жизни, что их нельзя было не заметить.

И главной витриной этих реформ, разумеется, стал Петербург, город без прошлого, город, где все было впервые и все совершалось не стихийно, а по воле монарха. Совсем не случайно уже в конце XIX в. герой «Записок из подполья» Федора Михайловича Достоевского назовет Петербург «самым отвлеченным и умышленным городом на всем земном шаре».