Агсин Атум - Дневник чудотворцев

Солнце постепенно двигалось к закату, скрываясь где-то за густой далью обширного леса. Темень незамедлительно окутывала окружающую тихую глушь, наполняя пространство пробуждающейся живности дикой природы. Можно было вполне наткнуться на любых представителей животного царства и попасть в весьма неловкое положение, на случай, если ими окажутся какой-нибудь изголодавшийся медведь или вездесущая волчья стая, а может быть и вовсе свирепый кабан. Пётр прекрасно помнит свою первую встречу со свирепым вепрем, который в своей силе и безумии не мог уступить никому из хищных представителей леса. Что двигало этим огромным шерстяным чудовищем, бороздящим сугробы, словно царственный фрегат океанические воды, ещё тогда совсем маленький Петр ответить вряд ли мог. Единственное, что он сумел сделать, так это укрыться в одном из сарайчиков, наблюдая, как тот крушил в щепки охотничью делянку, и, если бы не подоспевшие мужики, сумевшие одолеть яростного зверя, то никто бы не знал печального итога той ключевой встречи мальчика и кабана, изменившей всё его отношение к живности. Благо в этой местности они встречаются крайне редко, ввиду обитания в более южных районах, где они могут свободно питаться своими излюбленными желудями и кореньями.

Впереди показались очередные крыши домов. Поселение было явно больше предыдущих, рассыпаясь многочисленными избушками вдоль почтовой дороги. Разрастаясь довольно ветвистыми сетями не имеющих какой-либо разметки улицы, терялись в глубине обжитого местечка, где люди зажигали ночные огоньки. То и дело встречались крохотные компактные компании молодых людей. Юноши и девчата, все ровесники Петра, распевающие задушевные песенки, покидали придорожные кабачки и направлялись в сторону отчего дома, завершая нынешний день. Пётр смотрел на всё это, призадумываясь и вспоминая, что вот также шли молодцы с девицами по Вятке и гуляли на всю широкую улицу, горлопаня частушки и вытанцовывая самые невообразимые плясы, но, как и тогда, так и теперь, оставался он в стороне. И не были эти думы омрачены огорчением или сожалением. Они просто были, всплывая в памяти картинками, от которых не возникает обычно чувств, вызывая туманные наплывы, словно в мираже. И была там же она – его муза – воспевавшая таким чудным голосом, что тут невольно даже сквозь время подступает неконтролируемая улыбка и те чувства, которые не возникли бы никогда раньше.

И вот, проезжая всё глубже и глубже в посёлок, вырос перед экипажем довольно обширный дворик, занимающий не столько живописное, а сколько видное место в самом центре поселения прямо на холме с значительно громоздким двухэтажным теремом, с такой интересной резьбовой выделкой, какой её можно было разглядеть под самый поздний вечер. Тройка свободно въехала в распахнутые ворота, под чутким руководством профессора, который сообщил кучеру нужный для остановки дом. Внутри дворик был очень чистенько прибран, за что можно с величайшим почтением поблагодарить местного дворника, который выполнял свои обязанности на ура. Каждая вещь находилась на своём месте и вписывалась в деревенский антураж, как будто бы всё это было тщательно продуманная декорация для выступления актёров, коим себя почувствовал здесь Пётр. Людей вокруг не было, что создавало дополнительной принцип окружающей искусственности. Не было здесь и никакой домашней живности, которая по обыкновению должна вольготно расхаживать из одного угла в другой, чтобы выбрать себе лучшее по погоде местечко.

Вещи не разгружали, оставляя всё как есть, в дилижансе. Почтальон ловко распрягал тройку, чтобы увести лошадок к ближайшей станции, которая, как оказалось, была здесь совсем недалеко, буквально через дорогу. Сапожковский одарил мастеровитого кучера доброй монетой и вместе со своим помощником направился в сторону прилежного крыльца с роскошным козырьком, украшенным выделкой и подпираемым волнообразными колоннами. Наконец появился и хозяин всего этого тихого владения.

– Борис Борисович, моё почтение! Вы, как и прежде, весьма пунктуальны. Прибыли в тот самый обещанный день и час! Браво! – послышался весьма приятный голос прямо с порога, после чего показался и сам говоривший человек. Это был пожилой мужчина, вероятно того же возраста, что и профессор, только выглядел он не столь свежо. Кудрявые волосы лысеющего старика торчали на затылке в разные стороны, принимая причудливые формы, отчего голова становилась больше похожей на полуразвалившееся гнездо. Одежды его были измяты и представляли собой замызганные брюки и длиннополую рубаху. Хотя при всей своей неопрятности хозяин солидного двора нисколько не отталкивал внешностью, а скорее даже притягивал, особенно это касалось лучезарных маленьких глазёнок, которые венчали круглые окуляры, установленные на вытянутом вперед носу – И конечно ты прибыл со своим замечательным племянником! Мишата, как давно я тебя не видел! Ах, как ты вымахал!

Пётр понял, что приятель профессора явно принял его за кого-то другого, но совсем не понимал как себя повести в такой ситуации, учитывая, что Сапожковский навёл итак слишком много загадочности в свою экспедицию, и любое неловкое слово могло просто нарушить всю последовательную цепочку, которую тот сплетал. А сказать что-то было нужно, потому что гостеприимный хозяин чудного дворика начинал приближаться с распростёртыми объятиями прямо к Петру, отчего у него возникло ещё больше негодования от складывающегося обстоятельства. В горло быстрыми темпами всё пересыхало, а глаза невольно начали искать ответа на вопросы где-то в совершенно безответном воздухе. Но спасительный голос Сапожковского словно сокрушающий меч остановил сцену негодования, умиротворив пыл своего приятеля, соскучившегося по до селе неизвестному племяннику профессора.

– Остановись, Фёдор, это вовсе не мой племянник, – проговорил он, и будто ни в чём не бывало, перекинув лямку своего походного портфеля через плечо, направился внутрь дома, совершенно чувствуя себя его владельцем, добавив при этом – Идёмте внутрь, нечего там стоять.

– Как неловко получилось, – расплывшись в сияющей улыбке, прошептал приятель Сапожковского – Идёмте, идёмте! – жестом, завлекая Петра к порогу, добавил он – Исправимся сию же минуту, молодой человек. Чувствуйте себя как дома!

С Петра словно слетел какой-то невыносимо тяжеленный груз, свисающий прямо в районе грудной клетки. Ощущение недосказанности не переставало его преследовать и попадись он вновь в подобный конфуз, то, наверняка, выпалит что-то чего совершенно не нужно и говорить. Пётр даже поймал было себя на мысли, что он сейчас начнёт обниматься с этим незнакомым человеком, говоря, что «очень рад его снова видеть», что он действительно тот самый Мишата, о котором тот и подумал. Что бы случилось тогда, вряд ли теперь можно и узнать, но Петра вовсе не покидала такая мысль, если эта оплошность вдруг случилась, тогда бы пришлось краснеть перед профессором и его другом, сочиняя самую нелепейшую историю из фантазийной жизни от лица человека, о котором совершенно ничего не знаешь. И эта проклятая секундная пауза, так тянущаяся между слов, особенно в такие ответственные моменты. Всё обошлось – это к лучшему.