Юлия Шаманская - Один из рода

– Степан, а если бы не тебе одному дали вольную, а всем крепостным разом, ты бы хотел?

На мгновение рука слуги повисла над щекой барина, на лбу сложились складки сомнения, но тут же разгладились.

– Нет, – решительно ответил он.

– Но отчего же? – удивленно приподнял бровь барин.

– Если все вольные, в чем тут интерес? Если бы, к примеру, все генералами были, кем бы они командовали?

– Чудак ты, Степан! – закатил глаза к потолку Горшков.

– Диколонить будем, барин?

– Разумеется! Я сегодня на обед к Софье Александровне. – Только экономно расходуй! Новый покупать не на что.

– Знаю я, как не знать! – пробормотал слуга. – Вы уж, скорее женитесь, а то скоро и на мыло не будет.

– Ну, ты поговори мне! – нахмурился Горшков.

Степан, молча, принялся собирать мокрые полотенца и вытирать бритвы. Иван тут же забыл о том, что рассердился. О трудном финансовом положении семьи думать не хотелось. Он подошел к окну и стал наблюдать, как два мужика, что-то выгружают из подводы, перегородившей весь переулок.

– Мостовая мокрая, ночью был дождь. Снова, – вздохнул он. – Ах, братец, сейчас бы в деревню!

– Да куда уж лучше, – мягко согласился Степан. – Но невозможно и думать при нынешнем самочувствии барина.

– Да, уж! – помрачнел Иван. -затянулась болезнь. И теперь, доктор сказал, необходимо ждать кризиса в самое ближайшее время. Скоро будет ясно, если надежда или ждать скорой развязки.

– Каждый день Бога молю, – протяжно ответил слуга, исчезая с тазом за дверью.

Дверь, скрипнув, закрылась, но тут же снова отворилась, и в комнату вплыла худая женщина в темно-коричневом шуршащем многочисленными оборками платье. Она остановилась на пороге, два раза перекатилась с носка на пятку, причмокнула полноватыми губами, и, сложив белые руки, будто в мольбе, произнесла:

– Жан, милый, зачем так долго? Ты совсем уж опоздал к Софи!

– Не драматизируйте, маман! – нахмурился Горшков. – Вы же знаете, меня примут в любом случае. Так даже лучше, будет случай отобедать.

– Конечно, милый, – сразу сдалась маман, целуя Горшкова во влажный после умывания лоб, – но надо знать приличия!

– О, да! – ответил Иван, взглянув на мать выразительным взглядом.

Этот взгляд говорил о многих вещах, хорошо известных собеседникам. И о том, как мало ценит Иван Горшков общество своей предполагаемой невесты. И о том, что он считает союз с ней вынужденным мезальянсом. И о глубокой уверенности Ивана в том, что не только сама «прелестная Софи» влюблена в него, но и ее матушка мечтает выдать дочь купца за дворянина, пусть и бедного. Все складывалось, к несчастью для Ивана, таким образом, что никакие погрешности хорошего тона не в силах были остановить сей печальный процесс.

Все это Наталья Степановна знала слишком хорошо и не имела нужды, чтобы кто-то напоминал ей об этом, даже взглядом. Поэтому она пожала своими худыми, обтянутыми короткой шалью плечами и повторила.

– Людям нашего круга необходимо знать приличия.

– Ах, вот в чем дело, маман! – скривился Горшков так, будто у него болел зуб.

Вероятно, он хотел изобразить на лице улыбку, но мысли о будущей встрече и необходимости волочится только для того, чтобы соблюсти все приличия, превратили эту улыбку в гримасу.

– Ну, так я велю закладывать, – решительно заявила Наталья Степановна, – двадцать минут!

Вновь противно скрипнула дверь, и Иван остался один. Он обернулся к зеркалу, чтобы закончить туалет, и чуть было не рассмеялся при виде своей постной физиономии.

– Вот он, счастливый жених! – пробормотал Горшков, приглаживая тонкие усики.

Горшков рассматривал в зеркале свои молодые привлекательные черты, и ему становилось жалко себя. Для чего природа одарила его так щедро? Неужто, все это для маленькой глупой купчихи Софии Александровны? Ивану эта мысль показалась нелепой и оскорбительной. Он был уверен, что его удалая стать могла быть украшением любого светского салона, но, увы, Ивану не суждено вращаться в аристократическом обществе! И все что он может нынче сделать, это не дать их семье, в коей он является единственным отпрыском, лишится последней деревни и не пойти «по людям». А для этого необходимо жениться на нелюбимой женщине.

«А ведь она даже не слишком богата, – с досадой размышлял Горшков, натягивая перчатки, – жить придется скромно и тихо. А даже, если я сам достигну успеха по службе, то с такой скучной женой путь в общество мне закрыт».

Погруженный в грустные мысли, Иван, не торопясь спустился по старым выщербленным ступенькам парадного, ответил на поклон камергера и опустился на подушки старенького семейного экипажа.

В роскошной квартире, расположенной в добротном доме со скульптурами недалеко от Невского, царила атмосфера уныния и раздражительности. У высокого арочного окна в креслах помещалась полная дама в напудренных буклях и черном чепце. Она держала в сморщенных руках вязание, но не занималась им. Ее тусклые слезящиеся глаза имели сочувственно – расстроенное выражение. Будто не зная, как правильно вести себя, она то выглядывала на улицу, то поворачивала слегка трясущуюся голову в глубину комнаты, где ходила из угла в угол ее дочь. Это была та самая Софи, которую в семье Горшковых рассматривали в качестве «спасения». Всякий раз, взглянув на нее, мать испускала приличный случаю вздох.

– Нет, маман, это невыносимо!

Софи подошла к окну, чтобы в сотый раз взглянуть вниз, на серые плиты мостовой.

– Как можно быть таким невежей! – воскликнула она с раздражением. – Видимо, прогулка уже не состоится!

– Не переживай так, Сонечка! -заговорила старушка примирительно. – Жан так рассеян! Всегда опаздывает. Он придет через минуту, весьма, наверное, придет!

– Ну, уж нет! – фыркнула Софи. – Я не стану больше ждать не секунды! Простите, но я вынуждена подняться, чтобы сменить платье к обеду.

– Ангел мой, куда же ты? – с дрожью в голосе спросила мать. – Что мне сказать, когда они пожалуют?

– Ах, маман, – досадливо махнула Софья, – займите же его чем-нибудь!

– Постой, милая! – отчаянно пыталась удержать ее мать. – Ты же знаешь, что я не образована, как ты! А он дворянин!

Но голос матери напрасно звучал в пустой зале, София уже бежала вверх по лестнице с прытью двадцатилетней девушки, которой ничуть не мешает излишняя полнота.

Слезящиеся глаза маман приняли расстроенное выражение, и она стала смотреть в окно уже с другой надеждой, что жених дочери не сможет прийти.

Мария Семеновна Потапова, богатая вдова известного московского купца, уже успела выдать замуж трех дочерей. София была самой младшей. Может, поэтому родители и старшие сестры так избаловали ее. В детстве Софи обладала всеми атрибутами маленького ангела. Соломенными кудрями, пышными розовыми щечками и склонностью к ласкательству. Девочка, не стесняясь, подходила ко всем женщинам и мужчинам в доме, от лакеев до важных генералов, и пыталась их поцеловать или забраться на колени.