Андрей Посняков - Лоцман. Власть шпаги

– Покойной ночки, сотоварищи дорогие.

– И тебе сладких снов, Никита Петрович!

Ишь ты – «сладких слов»! Вот ведь прощелыги… Неужто и впрямь так старого португальца боятся? А что же? Наверное, да, боятся. Боятся и уважают, сеньор Рибейруш – человек непростой, тем более с таким прошлым… с которым, верно, еще и не растался полностью.

– Господине, хлебушек доедать не будешь? – кто-то зашептал совсем рядом, едва только Бутурлин растянулся на соломе.

Вообще-то Никита Петрович собирался оставить с полкуска хлебушка на утро, чтоб новый день на пустой желудок не зачинать. Но… раз уж так просят…

Вытащив из-за пазухи хлеб, молодой человек выбросил в сторону руку:

– На! Кушай.

– Спаси вас Господь, господин…

Бутурлин скосил глаза – голос (приглушенный, но звонкий) почему-то показался ему смутно знакомым:

– Ты кто будешь-то?

– Матушка Флорианом прозвала. А так Флором кличут.

– Ну, кушай, Флор. Да это… я пока вздремну малость, а ты покарауль – мало ли.

– Не извольте беспокоиться, господин. Все выполню в точности.

Мальчишка. Ну да, судя по голосу – отрок. Уж девок-то здесь – с такими-то прохиндеями – точно держать не стали бы. Тогда не камера была бы, а чтой-то совсем непотребное.

Лоцман заснул сразу, едва только голова его коснулась соломы, словно провалился в черноту, и спал себе спокойно безо всяких сновидений. Сава богу, нынче никакие змеи не снились – выспался, проснулся – уже свет в окошке желтел, вернее сказать, золотился. Солнышко, похоже, поднималось уже.

– Доброе утречко, господин! Гутен морген. Ну, вы и спать! Стражники под утро явились – вы и ухом не повели!

– Какие еще, к ляду, стражники? – Бутурлин повернул голову… и удивленно моргнул. Парень-то, отрок голодный, старым знакомцем оказался! Он, он, гаденыш, вчера попался! Он, он – худой, лохматый, оборвыш! Глазищи-то сверкают – ого!

– А-а-а! – узнав, Никита Петрович схватил отрока за ухо да спросил строго: – Ты почто, Флор-Флориан, у меня перстень украсть восхотел?

– Так, господине, на хлебушек. У-у-у, больно…

– На хлебуше-ек, – скривясь, передразнил лоцман, однако ухо все ж таки отпустил. Да и к чему держать-то? Куда этот оборвыш отсюда, из узилища, денется-то?

Хотя… некоторые все же делись… Что-то не видать было навязчивых вчерашних знакомцев – ни Карпа, ни Лазеби, ни лысого.

– А где это… дружки-то мои? – обведя взглядом камеру, удивленно протянул Бутурлин. – Эй, Карп! Лазебя!

– Увели их, господин Петр Никитович!

– Никита Петрович, чудо!

– Ой… прошу простить… – отрок дернул шеей и заморгал. – А что до дружков ваших, так забрали их стражники. Еще утром раненько увели… Думаю, их уже даже и того, повесить успели.

– Как это – повесить? – приподнял брови лоцман.

Оборвыш Флориан усмехнулся:

– За шеи, господин Никита Петрович.

Сочтя усмешку весьма невежливой и дерзкой, Бутурлин тотчас же отвесил зарвавшемуся отроку хорошего смачного леща:

– Понимаю, что не за задницы! Не понимаю – почему так быстро?

– У-у-у, – потерев ушибленный лоб, Флор плаксиво вытянул губы. – Так оно понятно. Просто не повезло им. Судья-то на этой неделе – Карл Линдберг. Законник Карл. А вот нам повезло! Здесь, в крепости, обычно до обеда вешают.

– О как!

– Так что, герр Никита Петрович, мы еще поживем. До завтра.

Услыхав такие слова, Бутурлин неожиданно расхохотался:

– Я смотрю, умеешь ты обнадежить, отроче Флориан!

Кто-то из сидельцев несмело хохотнул. Узников, кстати, осталось не так уж и много – как видно, судья Законник Карл отличался завидной трудоспособностью и не любил откладывать дела в долгий ящик и тянуть кота за хвост. Вот и сейчас, не успел лоцман договорить, как снаружи, в коридоре, послышались уверенные шаги, грубые голоса и лязг. Дверь распахнулась:

– Ты, ты… и ты! – ткнул пальцем усатый сержант. – Идем. Живо!

Тех, кто не успел быстро подняться на ноги, стражники подбодрили пинками. Повели…

– А вы – ждите! – обернувшись на пороге, сержант погрозил оставшимся кулаком и вдруг вполне добродушно улыбнулся. – Долго нынче не засидитесь. Господин судья рассмотрит все ваши дела.

– Хорошо бы – по справедливости, – выкрикнул кто-то.

– Так само собой, – ничуть не смутился стражник. – По справедливости и по законам шведского королевства, ага.

И впрямь, Законник Карл разбирался с делами быстро. Не прошло и пары часов, как тюремные стражи явились и за всеми остальными узниками.

– А ну, давай, руки за спины! Выходим…

Едва вышли на крепостной двор, как ударило по глазам солнце. Узники разом прищурились, застыли…

– Пошли, пошли, – подогнали тюремщики-стражи. – Чего встали-то?

Внутренний двор крепости Ниеншанц в те времена представлял собой неправильный прямоугольник или, точнее, скособоченный недоквадрат. Вдоль мощных стен тянулись приземистые бревенчатые здания – оружейные и пороховые склады, казармы и дом коменданта, красивый, с высокими окнами и резным крыльцом. На крыльце, под навесом, стоял массивный конторский стол, покрытый густо-зеленым сукном. Слева и справа за столом сидели два неприметненьких человечка в одинаковых синих кафтанах и с перьями в руках – секретари-писари, местные дьяки. Перед каждым стоял чернильный прибор, а по всему столу валялись листы плотной желтоватой бумаги.

Посередине, в кресле с высокой деревянной спинкой, украшенной тремя позолоченными коронами, возвышалась сухопарая фигура судьи. Желтое исхудавшее лицо и набухшие веки сего уважаемого господина явно свидетельствовали о нездоровье, хотя темные глубоко посаженные глаза смотрели на мир с блеском и бодростью.

– Та-акс! – завидев новую партию приведенных тюремщиками обвиняемых, судья оживился и азартно потер руки. Тонкие, длинные пальцы его нервно забегали по столу. – Ну, что же, начнем, пожалуй… Кто тут у нас первый? Впрочем, какая разница?

Взяв первую попавшуюся бумагу, господин Карл «Законник» Линдберг откашлялся и громко прочел:

– Магнус Флориан Флокс. Четырнадцати лет от роду, уроженец славного города Ниена, податного сословия – из городских обывателей, ныне – сирота, пристроен в работный дом господина Сконе. Из коего дома сбежал… Сбежал! И ныне бродяжничает. Означенный Флориан… ага, ага, вот он… обвиняется в краже пирогов из лавки господина Юхана Оттова сына Петрова, также ниенского обывателя… И сколько же пирогов ты украл, мошенник?

Покусав тонкие губы, судья строго воззрился на подведенного стражниками Флора.

– Два, господин судья, – опустив очи долу, со вздохом пояснил отрок.

– Два, гм… Признаешь ли свою вину? А, впрочем, вижу, что признаешь… С чем пироги-то были?

– С капустой, господин судья.

– С капу-устой, – господин Линдберг почмокал губами и недовольно покосился на секретарей. – Ну, и зачем это мне? Тоже еще, нашли преступника. Два пирога сожрал! Говорил же – с такой мелочью разбирайтесь сами.