Борис Сударушкин - Последний рейс «Фултона»

– И генерала Маслова выпустили, которого ты в Коровники провожал.

– Кто же так распорядился?

– Соломин из Горисполкома. Видимо, не хочет с эсерами и меньшевиками ссориться, они забастовкой пригрозили. Может, ему и видней, мы не все знаем. Короче, пусть этим чекисты занимаются.

Арестованных передали в чека, оттуда их направили в Коровники. А через неделю Толканов и хозяин магазина «Ваза» бежали из-под конвоя, когда их вели на пристань разгружать дрова. А еще дней через пять на Стрелке прибило к берегу утопленника. В нем опознали торговца, убитого в затылок.

Тихон был уверен – это Алумов навел банду на кассу Заволжских мастерских. Уговорил Лобова сходить в чека, поговорить насчет ограбления.

Их принял секретарь чека – серьезный молодой человек в черной хромовой куртке. Тонкое, интеллигентное лицо тщательно выбрито, в лацкане – красный матерчатый бант. На столе – местная газета «Коммунист», на ней красный, остро отточенный карандаш.

Лобов рассказал, как перед ограблением кассы Тихон встретился в воротах мастерских с Алумовым, о занавеске в окне конторы, о приметах, которые назвал хозяин «Вазы».

Менкер внимательно выслушал его, что-то записал в тетрадку. Потом задумчиво протянул, поглаживая маленький подбородок с ямочкой:

– Странно, странно. У нас на допросе он ничего подобного не говорил.

– Ты что же – не веришь нам? – рассердился Лобов.

– Ну что ты, что ты, товарищ Лобов. Какое может быть недоверие, ведь одно дело делаем. Вероятно, торговец решил себе цену набить, а у нас спохватился, побоялся.

– Тут действует целая организация!

– А где доказательства, дорогой товарищ?

– Надо арестовать Лаптева и Алумова – будут и доказательства. Подпольная касса в магазине – их рук дело.

– Торговец называл Лаптева – какие еще доказательства нужны? – добавил Тихон.

– Эх, товарищи дорогие! – проникновенно сказал Менкер. – Вы что думаете – мы всё можем? Дел – горы кавказские, а сотрудников – раз-два и обчелся. В губернии банды, вчера в Крестах нашего работника подстрелили. Будет жить или нет – неизвестно. А меньшевики и эсеры только того и ждут, чтобы нас перед народом очернить. Арестуем Лаптева – а он не виновен. Как тогда?

– Товарищ Менкер, тут не просто бандиты, тут заговор настоящий, – упрямо возражал Лобов. – Нельзя Лаптева и Алумова на свободе оставлять.

Секретарь чека начал сердиться, нервно завертел карандаш в руке.

– Слушай, Лобов! Нам лучше знать, заговор это или нет! Не можем мы по вашим приметам – чернявый, горбоносый – человека арестовывать. Это же будет явным нарушением революционного закона, а мы призваны его соблюдать!..

Так Лобов ничего и не доказал Менкеру.

– Втравил ты меня, Вагин, в историю, – ругался он, когда вышли на улицу. – И правда – чего с пустыми руками приперлись? Толканов бежал, торговец убит, Алумов, как говорится, не пойман – не вор. Нужны веские доказательства, что есть заговор. Иначе никто не поверит.

Спустя месяц нашлись и доказательства…

В штаб на Стрелецкой прибежала девчонка-горничная из гостиницы «Царьград», едва отдышалась.

– Миленькие!.. Меня хозяин послал, у нас пьяные актеры разгулялись.

– В милицию ступай, – сказали ей.

– Родненькие! Они наганами грозят.

– Интересно, откуда у актеров наганы? – удивился Лобов.

Когда отряд подошел к гостинице, хозяин, горничные, сторож толпились у входных дверей. Испуганно поеживаясь, прислушивались к тому, что делалось на втором этаже. Оттуда доносились крики, ругань, кто-то плясал, кто-то пытался петь:

К красногвардейцам подскочил хозяин гостиницы с округлившимися от страха глазами, похожими на оловянные пуговицы, встрепанным чубчиком на голове.

– Слышите?.. Сейчас палить начнут. Помогите ради Христа от этих постояльцев избавиться, житья от них нет. Целую неделю пьют, шумят, а сегодня и вовсе как с цепи сорвались. Не актеры это, а бандиты какие-то…

– Почему раньше не сообщили? – прервал его Лобов.

– Судите меня – боялся, – приложил руку к груди хозяин. – Ведь они все, как один, с револьверами. Бабахнут – и вспоминайте дети, как папу звали. А у меня две девочки и третье дите ожидается…

– Пятеро остаются здесь, – скомандовал Лобов. – Смотрите, как бы из окон не стали сигать. Остальные – за мной…

Хозяин гостиницы вжал голову в плечи, спрятался за спины красногвардейцев. По крутой лестнице поднялись на второй этаж. Длинным коридором, похожим на пенал, прошли к номеру, где бушевали гуляки. Встали по сторонам высокой двери, за которой сбивались пьяные, злые голоса:

– В гроб Советы! В гроб рачьих и собачьих депутатов!..

– Разгоним их к чертовой матери!.. И клинками! Клинками!..

– Господа! Господа! У меня в Калужской губернии имение… Пришли – и всё до ниточки… Даже железо с крыши сняли…

– К дьяволу вашего Бога, поручик. Диктатора мне дайте, диктатора!.. Чтобы большевики кровью захлебнулись!..

Лобов расстегнул кобуру маузера:

– Кажется, по адресу пришли, – и кулаком постучал в дверь. Шум не утих, тогда он постучал тяжелой рукоятью пистолета.

– Какая сволочь веселье ломает? – заорали в номере, грянул выстрел. Пуля пробила филенку, впилась в стену коридора.

Лобов выпалил из маузера. В комнате вскрикнули, зазвенело разбитое стекло. Красногвардейцы прикладами винтовок ударили в дверь. Створки распахнулись, упал вырванный крючок.

Из-за стола, заставленного бутылками, тарелками с объедками, поднялись трое. На полу корчился раненный в плечо. Рядом, в луже вина, валялся револьвер.

Командир отпихнул его ногой в угол, приказал:

– Поднимай руки! Поворачивайся к стенке! И не шевелиться…

Раненого перевязали, увели вместе с другими задержанными. Оставшиеся красногвардейцы начали обыск. Под кроватями нашли «цинк» с патронами, карабин, пять бутылочных гранат. Под матрасами – три браунинга.

– Счастье наше, что перепились, – говорил Лобов, составляя опись обнаруженного. – Иначе бы они тут такую стрельбу устроили – до утра бы не выкурили…

Чтобы добраться до подоконника, на котором валялись какие-то мятые коробки, Тихон переставил стул. Взялся за другой – этот показался тяжелее первого.

Перевернул его и увидел под сиденьем толстую кожаную сумку. Отвязал ее, вытряхнул на стол стопку отпечатанных на пишущей машинке бумаг. Вместе с командиром склонился над ними.

– «Присяга, приносимая при вступлении в члены организации», – вслух прочитал заголовок Лобов. Несколько строк пробежал молча, потом опять вслух:

«…Клянусь и обещаю, не щадя ни сил своих, ни жизни своей, везде и всюду распространять идею „Союза“: воодушевлять недовольных и непокорных советской власти, объединять их в общества, разрушать советское управление и уничтожать опоры власти коммунистов, действуя где можно – открыто с оружием в руках, где нельзя – тайно, хитростью и лукавством…»