Сергей Суханов - За рекой Гозан

Иудеи, глядя на извращенцев с омерзением, ускорили шаг, лишь бы побыстрее покинуть место восставшего из пепла Содома.

В другом месте эллины затеяли пьяную забаву: вскакивали на мехи, заполненные вином и обмазанные маслом, а потом прыгали на одной ноге, пытаясь удержаться. Парни принимали забавные позы, чтобы не упасть, неуклюже соскальзывали с меха. При этом больно ударялись о мостовую, но, подбадриваемые нетрезвыми друзьями, вновь и вновь повторяли попытки.

А вот собрались исполнители дифирамбов в компании с авлетами и кифаредами. Голоса были разными – и чистыми, и просто сильными, – но это доморощенных певцов не смущало. Если гимн Дионису звучал красиво – торжественно, величаво, радостно, а голос казался слушателям приятным, то исполнителю тут же вручали кубок с вином, после чего он под общие аплодисменты и крики одобрения должен был выпить его до дна. А если песня получалась так себе, в неудачника бросали орехи и кожуру от апельсинов.

Из дверей инсул то и дело вываливались шумные ватаги.

Греки бродили по улицам, задирали прохожих, наливая из мехов всем подряд, заставляли пить. На каменных плитах валялись пьяные в перепачканных вином и рвотой хитонах, в том числе женщины. Никто их не трогал. Вокруг слышался хмельной хохот, бессвязные крики. Мелодичный звон кимвалов и трели флейт казались какими-то чужими, инородными звуками среди разнузданного гама вакханалии.

Несмотря на царящее вокруг безобразие, домой друзьям идти не хотелось – старики, что ли, взаперти сидеть в такой день, зачем тогда вообще пришли.

Они отправились бродить по городу. Ну, выпили, конечно, но в меру, а как же – праздник все-таки, хоть и в честь языческого истукана. Несколько раз друзья чудом избежали серьезной драки, когда греки хотели их силой напоить.

Выручал конвоир Куджулы – его боялись как представителя злой, враждебной силы, с которой лучше не связываться. Узкие кожаные штаны ассакена, длинные висячие усы, большая серьга в ухе и выбритый череп с косичкой на затылке защищали лучше, чем царская тамга. Да и акинак воина внушал уважение. Оккупанты не разрешали жителям захваченных крепостей носить оружие в мирное время, только нож и топор, да и то, если едешь за дровами. Найдут меч или лук – не сносить нарушителю головы, с этим строго.

Конвоир оказался не дурак выпить: сначала отказывался, потом махнул рукой. К закату он нарезался до поросячьего визга, так что остаток пути Куджула тащил его на себе.

Вечером уставшая компания вернулась к пританею. Друзья опустились на нагретые за день ступени лестницы и принялись обсуждать увиденное, по очереди прикладываясь к меху. Конвоир лежал пластом – то ли спал, то ли просто был в беспамятстве. Иешуа подложил ему под голову халлук, оставшись в куттонете.

Солнце скатывалось к горизонту, выплескивая на город остатки дневного жара. Тени на агоре вытягивались, наползали на винные пятна, осколки амфор и бесчувственные тела почитателей Диониса.

Безумный бог словно взял город приступом, только утопил его не в крови, а в вине.

Наконец участники симпосия начали расходиться. Тоже хороши: кто-то еле идет, но самостоятельно, а кого-то поддерживает раб, товарищ или жена. Магистраты остались довольны приемом. Они громко выражали благодарность Деимаху и Кандис, восторгались красотой их дочерей и навязчиво зазывали к себе на праздник в честь домашних духов.

Стратег с трудом держался на ногах. Мирра и Аглая поддерживали его с обеих сторон, пока не подошли дежурившие у входа ополченцы. Передав отца, сестры спустились к ожидавшей их компании.

Шаддай предложил отправиться на реку, чтобы посмотреть, как эллины будут приносить жертвы Дионису. Иона с Куджулой были не против, Иешуа колебался, а Аглая точно не хотела. Но Мирра отвела ее в сторону и начала что-то горячо обсуждать, то и дело бросая загадочные взгляды на Куджулу.

Когда сестры вернулись, Мирра заявила, что они тоже пойдут.

Иудеи подхватили пускающего пузыри ассакена под руки, после чего компания двинулась к Балху. Воин начал приходить в себя: таращился вокруг бессмысленными глазами, что-то мычал на степном наречии.

Чем быстрее сгущались сумерки, тем заметнее становилось метание бесчисленных факелов у реки. Друзья остановились на холме, с которого берег был виден как на ладони. Затем уселись на траву, оживленно переговариваясь и передавая друг другу мех. Чтобы спастись от прожорливых летучих муравьев и мошек, приходилось непрестанно обмахиваться наломанными по дороге ветками бузины.

Солнце скатилось за горизонт, окрасив небо в нежно-фиолетовые тона. На реку опускался ночной туман, цепляясь за ветви фисташковых и миндальных деревьев, растворяя в дымке невысокие тамариски и накрывая белой шапкой кусты багрянника.

Ничто не предвещало беды.

Вскоре у воды началось нечто невообразимое.

Мачта корабля теперь торчала в земле, а Дионис мрачно озирал окрестности почерневшими глазами. Сотни людей с факелами сгрудились вокруг деревянного помоста, на котором плясали неровные тени. Мужчины были в набедренных повязках, женщины – в небридах, ритуальных звериных шкурах.

Казалось, все чего-то ждут.

Сначала раздавались отдельные выкрики, но вскоре пьяная толпа начала скандировать нестройным хором: «Эвое! Эвое!..»

Аглая сидела между кушаном и сестрой. Куджула чувствовал теплое бедро, и ему показалось, будто девушку бьет дрожь.

Он заметил, что она хмурится.

– Холодно?

Аглая отрицательно покачала головой.

– Тебя что-то тревожит?

– Дионис – жестокий бог. Он наслал безумие на дочерей царя Миния, и те растерзали Гиппаса – сына одной из них… В Аргосе он тоже покарал женщин безумием, после чего они пожрали собственных детей… В Аркадии во время Дионисий женщин полосуют бичами – так ему угодно. А на острове Тенедос в его честь топором убивают новорожденного теленка…

Македонянка опустила голову, прижалась к кушану:

– Прокна и Филомела… Агава и Пенфей… Я боюсь увидеть что-то страшное.

– Ничего не бойся, я не дам тебя в обиду, – Куджула выпалил это, не успев подумать.

И удивился сказанному.

Аглая благодарно посмотрела на него, а Мирра завистливо покосилась на сестру. Иона воспользовался темнотой, чтобы обнять ее за талию и притянуть к себе.

– Кто это? – спросил Куджула, не понимая, почему участники ритуала так странно одеты.

– Горожане. Теперь они все жрецы и жрицы Диониса, – прошептала македонянка.

Темнота сгустилась, огни факелов в ночи горели еще ярче. Над речной долиной стоял тревожный гул толпы, отраженный и усиленный поверхностью воды. Люди раскачивались, пританцовывали, протяжно пели хором дифирамбы Дионису, подчиняясь ритму тамбуринов и мелодии флейт.