Екатерина Глаголева - Дьявол против кардинала

– Теофиль? – оживилась сводная сестра короля Габриэль де Верней. – Вы столь близки, что называете его по имени?

– Что ж в этом странного? – Мари ни чуточки не смутилась. – Всех поэтов называют по именам: Гораций, Вергилий… А Теофиль в самом деле прекрасный поэт. Когда я читаю его элегии, то вспоминаю свой родной Кузьер, где провела детство: темный парк, пруд без всяких прикрас, ласточки носятся над дорогой перед дождем… А его стихи о любви! «Я вас поцеловал в неверном сновиденье, и пусть Амур еще огня не угасил, а все же поостыл мой неуемный пыл и распаленных чувств утихло возбужденье…»

– Боже, как интересно! – насмешливо сказала Антуанетта дю Верне. – На месте моего брата я бы внимательней изучала творения его протеже.

– Ах, какая ты, Антуанетта! – с досадой отмахнулась Мари. – Это же вовсе не про меня. Вот послушайте, какой он написал мне мадригал!

– Как, уже? – в притворном ужасе воскликнула принцесса де Конти. Оставив королеву-мать, она вошла в свиту Анны Австрийской. – Господин де Вио уже настолько осведомлен, что может со знанием дела воспевать ваши… ммм… вашу красоту?

– А ну вас! – Мари рассмеялась. – Вы судите о Теофиле по этой книге, о которой все сейчас говорят… Как ее… «Сатирический Парнас». Так вот: там нет ни одной строчки господина де Вио, он клятвенно меня в этом уверял. Правда, говорят, там есть довольно забавные вещи…

– Зачем же пересказывать то, что говорят другие? – небрежно обронила принцесса де Конти. – Не лучше ли составить свое собственное мнение, прочитав эту книгу?

– Как, она у вас есть? – Мари даже подскочила. – Милочка, голубушка, дадите мне ее почитать?

– Король сильно разгневается, если увидит ее у вас, Мари! – сочла своим долгом вмешаться королева.

– Не увидит. И потом, книги его не слишком интересуют, если, конечно, в них нет картинок о войне или об охоте.

Фрейлины засмеялись. Король с Люинем в это время вышли из парка и остановились неподалеку, разговаривая, по-видимому, о каких-то серьезных вещах. Мари смотрела на них, покусывая травинку, и в глазах ее вспыхивали лукавые искорки. Анна, стараясь не показать этого, следила взглядом то за ней, то за супругом.

– Ваше величество, идите к нам! – крикнула Мари и помахала рукой. Король обернулся, склонился в шутливом поклоне, потом приложил обе руки к груди, вытянул их вперед и бессильно опустил, поникнув головой, чтобы показать, что сердцем стремится примкнуть к веселой компании, но не может: дела. Они с Люинем пошли дальше, а Анна вдруг сердито поднялась со своего места. Что это с ней? Неужели ревность? Главное – совладать с собой, иначе при дворе поползут слухи, разрастаясь, как снежный ком; выдумают такое, чего не было и быть не могло.

Фрейлины тоже встали с подушек. Анна молча, степенно пошла вглубь парка. Ее догнала Мари.

– Вы сердитесь на меня, ваше величество? – шепнула она. – Поверьте, я ничем этого не заслужила.

Анна продолжала идти, глядя прямо перед собой.

– Вы знаете, – продолжала Мари, не стараясь заглянуть ей в лицо, – оказывается, я люблю своего мужа!

Анна остановилась. Мари улыбалась так мягко, так простодушно, что ей невозможно было не поверить.

– И знайте, что для меня нет ничего дороже вашей дружбы, – сказала она. – Кстати, в одном сонете, который написал по этому поводу Теофиль… – Они взглянули друг другу в глаза и расхохотались.

Между тем разговор Людовика с Люинем мог бы сильно заинтересовать их супруг. В своей осторожной манере Люинь воркующим голосом исподволь развивал мысль о том, что королю следовало бы избавиться от своей неприязни к испанцам, по крайней мере не проявлять ее столь явно. И даже если вся эта нация не вызывает у него большой любви, можно сделать исключение хотя бы для одной ее представительницы – королевы…

– Н-ну вот, и т-ты т-туда же. – Щеки Людовика порозовели от смущения. – Я же тебе говорил: я люблю Анну. Люблю, как… сестру.

– Но она ваша жена, – с нажимом сказал Люинь. – А цель королевского брака – подарить Франции наследника престола.

– Не понимаю… Мы ведь еще так молоды… Или ты уже хоронить меня собрался?

Люинь не сразу нашелся, что ответить на столь прямо поставленный вопрос. Пока он подбирал уклончивые слова и составлял из них витиеватую фразу, король продолжил:

– Все твердят мне про наследника: и отец Арну, и папский нунций Бентивольо. А эти испанцы! – Людовик сделал гневный жест рукой. – Представляешь, недавно посол Монтелеоне спросил во время аудиенции, не нужно ли обучить Анну приемам обольщения, чтобы обеспечить продолжение королевского рода! Нет, каков! Предлагать такое моей жене! А испанских фрейлин ее я больше видеть не могу: они все…

Король произнес слово, какого до сих пор никто не слыхивал из его уст, и Люинь с трудом сохранил серьезное выражение лица.

– Нет, в самом деле! Однажды вечером обступили меня, огородили своими юбками и чуть ли не силой хотели уложить с ней в постель! При одном взгляде на них с души воротит! Черное воронье!

В самом деле, большинство статс-дам королевы были вдовами, а потому постоянно ходили в черном.

– А если испанки уедут? – вкрадчиво спросил Люинь.

– То есть как? – не понял Людовик.

– Я думаю, что, если вы решите отослать испанскую свиту королевы обратно, сделав это условием свершения вашего брака, ее августейший отец не станет возражать.

– Нет! – резко сказал Людовик и помрачнел. – Тогда из Мадрида вышлют французскую свиту Елизаветы и она останется совсем одна…

Повисло молчание. Король и Люинь молча шли рядом. Каждый думал о своем. Вдруг тишину прорезал гортанный возглас графини де ла Торре, что-то говорившей фрейлинам по-испански. Людовик вздрогнул от неожиданности и невольно обернулся в ее сторону.

– Все-таки подумайте, ваше величество, – тотчас шепнул ему Люинь.

Ришелье бессильно откинулся на подушки и прикрыл глаза. Носилки мягко покачивались, а в душе его царило смятение, почти паника. Когда помощник папского легата показал ему копию этого письма – ответ на запрос папы Павла V французскому королю, – у него чуть не подкосились ноги. Папа интересовался, в чем же провинился епископ Люсонский, добрый католик, стремящийся ревностно служить своему государю. В письме же сообщалось, что Ришелье пренебрегал своими пастырскими обязанностями, приносил вред на службе монарху, чем способствовал общественным беспорядкам! Какой удар! Подлый Люинь! Ришелье так и видел, с какой сладенькой улыбочкой тот диктует письмо своему секретарю! Теперь можно ожидать чего угодно, надеяться не на кого: не так давно, в сентябре, умер кардинал дю Перрон, его единственный покровитель.

Носилки остановились у дома каноника де Бомона. Ришелье с трудом из них выбрался и пошел к двери. Голова разламывалась от нестерпимой боли, и он машинально сжимал пальцами виски, словно для того, чтобы череп не раскололся на части. Думать все равно ни о чем невозможно. Просто лечь, закрыть ставни, сомкнуть глаза…