Леонид Млечин - Вожди комсомола. 100 лет ВЛКСМ в биографиях лидеров

Второй съезд РКСМ проходил с 5 по 8 октября 1919 года. Новый ЦК избрал президиум – председатель ЦК Оскар Рывкин, товарищ (заместитель) председателя – Ефим Цетлин, секретарь – Римма Юровская).

Партия большевиков решительно поддержала РКСМ, прежде всего материально. Другие союзы молодежи вошли в комсомол или прекратили свое существование.

Многим юным сердцам симпатичны были идеи анархистов. После октября семнадцатого года анархисты пришли в новые органы управления, создаваемые советской властью. Они трудились в аппарате Наркомата иностранных дел, служили в органах госбезопасности.

Надо разделить анархистов на идейных, у которых была программа, и на тех, кто просто наслаждался революционной вольницей. Для идейных анархистов революция – это процесс. Они считали, что недостаточно взять власть. Революция сама по себе не уничтожает пресс давящей человека государственной машины. Главное для анархистов – сознательный отказ от подчинения властям и законам, причем любым властям и законам. Все очень просто: «Если людей можно заставить подчиняться хорошему закону, то их можно заставить подчиняться и плохому закону».

Анархисты считали необходимым создавать децентрализованные коллективы – без вождя и лидера, где у всех равный голос. Свобода – привычка, ее надо вырабатывать. Анархизм – это еще и борьба с мещанством, тупостью, рутиной и мертвечиной в искусстве во имя революционной переделки жизни. Анархизм был рожден стремлением освободиться от давящего государственного аппарата.

Вождя анархистов князя Петра Кропоткина поразил разговор с Лениным в 1918 году: «Я упрекал его, что он за покушение на него допустил убить две с половиной тысячи невинных людей. Но оказалось, что это не произвело на него никакого впечатления. Я понял, что убеждать этого человека в чем бы то ни было совершенно напрасно!»

Анархистов довольно быстро отовсюду вычистили. Быстро продвигавшийся к вершинам власти Иосиф Сталин ненавидел идейных анархистов как людей, которые принципиально не признавали власти государства и вождя. Сталин когда-то написал работу «Анархизм или социализм?». Он писал: «Краеугольный камень анархизма – личность, освобождение которой, по его мнению, является главным условием освобождения массы. Краеугольным же камнем марксизма является масса, освобождение которой, по его мнению, является главным условием освобождения личности».

Сталину, его соратникам, сторонникам и последователям не нравилось, что идеи свободы от государственного аппарата и государственного угнетения вдохновляли пылкие сердца идейных анархистов, готовых до конца стоять за свои идеалы. Советскую власть преследовал страх перед крестьянскими восстаниями, идеологами которых были анархисты, перед восстаниями, гасить которые так же трудно, как тушить загоревшийся торф: только залили пожар в одном месте, огонь полыхнул в другом! Страх перед анархией перерос в страх перед свободой и свободомыслием. Поэтому анархистов стали вычищать из всех учреждений, а потом и начали сажать.

В 1918 году в комсомоле состояло всего двадцать с лишним тысяч молодых людей. Попытка большевиков построить коммунизм разрушила экономику. Заводы закрывались, в городах – безработица. Молодежь устремилась из города в деревню. Помочь с работой комсомол не мог, и большого интереса к нему не было.

Газета «Правда» жаловалась на пассивность молодежи: «В лучшем случае она устраивает «пролетарские танцульки», а в худшем случае – разгуливает голодная, рассуждая с точки зрения голодного желудка… Но союз не хочет, не должен умереть!»

Комсомол рождался в Гражданскую войну. Это было невероятное бедствие, которое не с чем сравнить. Распад нормальной жизни. И никого не миновала чаша сия. Невозможно было отсидеться в стороне, остаться над схваткой, убежать, спастись. В отличие от других войн, когда существовали фронт и тыл, Гражданская охватила всю страну, и воевали все. Число убитых меньше, чем в Великую Отечественную. Но масштабы ущерба, и не только материального, но и морального, пожалуй, еще более значительные.

Война расколола страну и народ. Рассекла семьи. Брат пошел на брата, сын на отца. Невероятное ожесточение и цинизм, хаос и всеобщее ослепление выпустили на волю худшие человеческие инстинкты. Невероятное озлобление и презрение к человеческой жизни, воспитанные затянувшейся Первой мировой войной, умножились на полную безнаказанность, рожденную Великой русской революцией. В Гражданскую все ненавидели всех. Эта война заставила ненавидеть всех и каждого. Приучила повсюду видеть врагов и безжалостно их уничтожать, что считалось благим делом. А вот кто враг, в Гражданскую войну каждый решал сам.

Нам даже трудно представить себе, какой бедой стала эта война даже для невоевавших. Не одичать было невероятно трудно. Пережившие Гражданскую оставили множество свидетельств, рисующих картину российской жизни тех лет, в которой смерть и убийство не казались чем-то невероятным:

«Трамваи не ходят; газет нет; электричество не горит; в животе пусто, а в голове и на душе какая-то серая слякоть… Спасительный картофель все дорожает, а сам он мерзлый, тяжелый, да земли на нем… Всюду надписи «просят не оскорблять швейцаров и курьеров предложением чаевых», но берут так же, как и прежде».

«Когда мы прибыли в Петроград, город уже голодал… Вместо мяса, молока и белого хлеба деревни мы перешли на селедки, воблу и черный хлеб, наполовину смешанный с овсом… Позднее лепешки из очистков картошки, запеканка из тех же очистков с примешанной кофейной гущей, овсяный хлеб с примесью муки только для скрепления, дохлая конина для супа. Есть пшенную кашу было высшей степенью блаженства».

«Карточки на топливо у нас были, но не было топлива. Водоснабжение Петрограда было расстроено, и вода заражена тифом и другими возбудителями опасных болезней. Нельзя было выпить и капли некипяченой воды. Самым ценным подарком в 1919 году стали дрова. В сильные холода в размороженных домах полопались все трубы, не работали сливные бачки в туалетах и краны. Умыться практически невозможно. Прачечные, как буржуазный институт, исчезли. Мыло полагалось по продуктовым карточкам, но никогда не выдавалось. Тяжелее всего было выносить темноту. Электричество включалось вечерами на два-три часа, а часто света не было вовсе».

«Мы понимали, что все идет прахом и цепляться за вещи незачем, надо только стараться сохранить жизнь, не быть убитыми, не умереть с голоду, не замерзнуть… В голове никаких мыслей и никаких желаний, кроме мучительных дум о том, что еще продать и как и где достать хоть немного хлеба, сахара или масла… Не было ни конного, ни трамвайного движения (лошади все были съедены), улицы не чистились, снег не сгребался, по улицам плелись измученные, сгорбившиеся люди. И как горькая насмешка на каждом шагу огромные плакаты: «Мы превратим весь мир в цветущий сад».