Леонид Дроздов - Квантун

– Губернский город, а вокзал уездный… – расстроился Антон Федорович, точно от вокзала в данный момент зависела их судьба.

– Вокзал лишь недавно стал принимать пассажиров. До этого ориентировался на грузоперевозку, – поведал проводник. – Не сегодня завтра новый выстроят, не беспокойтесь.

Разносчиков можно было по пальцам пересчитать. Все какие-то вялые, сонные. Тем не менее пассажиров без внимания не оставили. Горский с Унгебауэром купили по бутылке сельтерской, отдав по пятиалтынному, тогда как в буфете вагона-ресторана точно такая же бутылка стоила в два раза дороже.

Антон Федорович намеревался вернуться к разговору о Дальнем, но, глядя на измученного Демьяна Константиновича, сжалился: оставил лейтенанта в покое. И более того, уступил ему на время свое нижнее спальное место, на котором, впрочем, тот уже ночевал. Унгебауэр выразил признательность и пообещал вскорости место освободить. Точно как Китай уступил России Квантун.

Оба путешественника долго не могли заснуть, ворочались. Как бы ни прекрасен был первый класс, но и он не мог обеспечить спокойного сна.

Провалявшись до полудня, они чуть было не пропустили мост через Волгу у села Батраки. В самом селе стояли с десять минут, но Горский отметился и там.

– Сейчас Волга будет! – предупредил проводник, выбрасывая на рельсы окурок.

Антон Федорович много читал и слышал о великой русской реке Волге, но и представить себе не мог, насколько она широка.

– Вот это да!.. – изумился киевлянин, разинув рот, который и без того имел дурную привычку приоткрываться.

Поезд сбавил ход до скорости трамвая заворачивая на длинный мост из тринадцати пролетов (Антон Федорович успел сосчитать). Над мостом в червленом щите красовался золотистый двуглавый орел. Над щитом – императорская корона, вокруг щита – лавровые ветви.

– Грандиозно! Версты две, не меньше! – продолжал восхищаться коллежский секретарь. Проходивший мимо кондуктор усмехнулся.

– Давно ли мост строили? – воспользовавшись случаем, спросил Унгебауэр.

– Давно, – кивнул служащий. – Еще при Александре Николаевиче!

– Не опасен ли? – уточнил Горский.

– Да нет! Еще нас с вами всех переживет.

Темно-серые, тяжелые и неспокойные волны несли на юг несколько рыболовецких сойм. Морем раскинулась река посреди крутых берегов, олицетворяя могущество природы, величие русской земли.

– Неужто ни разу на Волге не бывал? – не верил Унгебауэр.

– Ни разу, – подтвердил Горский. – Летом девятисотого года должен был в Симбирск ехать. Сестра моя Манечка за местного чиновника замуж выходила. Да в тот год в Киеве продолжались забастовки среди рабочих и студентов, начавшиеся в девяносто девятом. Я как раз третий курс кончал. В сходках, разумеется, не участвовал, так как всегда придерживался монархических взглядов, но, тем не менее, наш инспектор отказался подписать мне увольнительный билет. А самовольная отлучка без разрешения инспектора даже в вакационное время лишала права на зачет полугодия. Как бы мне ни хотелось присутствовать на венчании младшей сестры, поступиться учебою я, конечно, не мог. Я всецело разделял позицию руководства нашего университета, потому что за то неповиновение и за ту дерзость, которую позволили себе радикально настроенные социалисты, следовало навести жесткий порядок и обуздать зарвавшихся «хлопцев». Что̀ не позволено одним, не должно быть позволено и другим. Последовательность была крайне важна.

Без двадцати пять пополудни доползли до Самары.

– Стоим полтора часа! – громко объявил кондуктор.

В Самаре сразу стал ясен масштаб: трехэтажный вокзал, толпы народу, в которых то и дело мелькали черные шинели городовых. Всё серьезно.

На сей раз, должно быть, половина пассажиров Сибирского поезда вылезла на перрон и устремилась в самое здание вокзала.

– Куда это они все?

– В буфет! Куда же еще? – пояснил проводник. – И вашему благородию советую волжской рыбки отведать. Не пожалеете!

Антон Федорович с Демьяном Константиновичем последовали совету проводника и слились с обезумевшей толпой, как Кама сливается с Волгой. Людское течение занесло путешественников к богатой витрине, за которой соседствовали расстегаи с осетром, расстегаи с шипом, кулебяка с сомом, соленая белуга, жареная севрюга с хреном, тельное из щуки, тельное из карпа, фаршированный судак с ореховым соусом, паровая стерлядь, стерляжья уха и, разумеется, бутерброды с банальной паюсной икрой, на которые, ввиду такого широкого ассортимента, никто и не зарился. Простояв не менее получаса в исполинской очереди, Горскому и Унгебауэру удалось-таки отведать волжских деликатесов. Будет, чем похвастать дома.

По окончании трапезы молодые люди совершили эскападу в окрестности вокзала. Заканчивался шестой час вечера, а уже практически стемнело. Благо вокзал в Самаре электрифицирован.

Перед самым зданием железнодорожной станции оказалось еще интереснее: всех прибывающих встречало огромное… православное кладбище. Оно вплотную подступало к привокзальной площади и вынашивало в планах интернировать прилегающие садики. Весь этот мрак и царство Аида, помимо выстроившихся на бирже извозчиков, разбавляли разносчики и торгаши вяленой и сушеной рыбой. Здесь вам и вобла, и тарань, и лещ, и чехонь, и синец, и окунь, и плотва, и прочая, и прочая. Как тут устоять?.. Унгебауэр взял тарани, Горский – воблы. По дороге на перрон купили в буфете знаменитого жигулевского пива (очередь заметно рассеялась – пассажиры занимали свои места). Куривший у вагона кондуктор одобрительно кивнул.

Пиво и в особенности рыба превзошли все ожидания. Самара путешественникам понравилась весьма.

Весь следующий день поезд колесил по необъятным просторам Уфимской губернии. На 500 верст раскинулись ее степи с запада на восток, упираясь в Уральский хребет. Там, за ним, кончается Восточно-Европейская равнина и начинается равнина Западно-Сибирская. Там кончается Европа и начинается Сибирь… Сибирь! Сколько таинственного и загадочного кроется в названии этой удивительной страны!

Миновав Уфу с ее Белой рекою, путешественники оказались у самого подножия гор – холмы теперь стали постоянными их спутниками. Показались густые кустарники, сосны, осины. Снег отсутствовал как таковой.

Горский и Унгебауэр ехали молча. Должно быть, несколько друг от друга устали, что тоже бывает при долгой дороге.

Ближе к вечеру явился проводник с новым постельным бельем. Старое попросил сдать. Оказывается, в Сибирском поезде заведено менять спальные принадлежности через каждые три ночи. Лейтенант флота нашел момент подходящим и, еще раз поблагодарив любезного попутчика за внимание, сообщил, что отныне намерен спать наверху, как то и положено, исходя из приобретенных билетов.