Джон Мастерс - Ночные гоцы

Ее любящий голос ласкал его. Он прильнул щекой к ее щеке, и замер от наплыва нежности. Он не причинит боли милой Шумитре, которая любит его, милой ласковой тигрице, которая спрятала свои когти. Она даровала ему безграничную власть, и он должен быть нежным, он должен быть с ней нежным.

Когда он проснулся, было около трех. Она ходила по шатру так, как будто к ее ногам прикрепили приятный груз, и улыбалась про себя. Он придержал ее, когда она проходила мимо. Она опустилась рядом с ним, и погладила его волосы. Оба несколько минут молчали, наконец он сказал:

— Шумитра, мне следовало бы извиниться — но я не могу.

Она поцеловала его в ухо.

— Дурачок! Я княгиня, а ты — мой князь. Перед кем мы должны извиняться?

Он взял ее за запястье и поглядел снизу на ее лицо — такое счастливое, такое удовлетворенное и успокоенное. Он внезапно спросил:

— Когда… когда я пришел, тебя что-то беспокоило. Что это было?

— Я боялась, что ты не вернешься, чтобы принять все дары, которые я хочу тебе вручить. Я знаю, что была дурой, но все последние недели это было просто невыносимо — так тебя любить и так холодно с тобой обращаться. Но теперь я довольна — теперь, когда я знаю, что ты меня любишь и вернешься ко мне.

Он уставился на отливающее блеском черное сукно у себя на коленях, не в силах произнести ни слова. Еще когда она в первый раз опустилась на колени, он понял, что она его любит, чего бы еще она от него не добивалась. Он знал и то, что восхищается ею, что она ему нравится, и что он ее хочет — но он ее не любил. Он не был уверен, что точно знает, что такое любовь — но это наверняка не было любовью. Внезапно он осознал, что они слетели с двух далеких планет, чтобы на мгновение слиться на алых подушках. Она была восточной владычицей. Она любила его и думала, что он отвечает ей тем же. И это все — ей этого было достаточно. Жена, ребенок, профессия — все должно было склониться перед ней, занять отведенные им места и чтить ее. Он был англичанином, женатым капитаном Бенгальской туземной пехоты. Неужели она не понимает, что это чудо не может повториться, и должно навеки остаться тайной? Что теперь они должны расцепить соприкоснувшиеся крылья? Он был напуган — как он, который так восхищался ею, и думал, что знает Индию, мог оказаться таким слепцом? Она жила совсем в других покоях.

Чувствуя себя глубоко несчастным, он сказал:

— Я не знаю, люблю ли я тебя, Шумитра. Но я не могу вернуться.

Эти слова прозвучали безжизненно и бесповоротно. Ее пальцы сжались и он видел, каких усилий ей стоило сохранить власть над собой. Она рухнула на подушки и замерла, только слезы медленно текли по ее щекам. Битва продолжалась. Родни печально смотрел на нее и восхищался. Ему был знаком этот ад — когда-то у Джоанна тоже была власть погружать его туда.

Вдруг Шумитра подняла голову, схватила его за руку и почти в истерике закричала:

— Родни, мой повелитель — ты должен, должен вернуться, должен! Ты должен быть здесь — ты сам, твоя жена и ребенок, все, кого ты любишь. О, как жестоки боги! Все зашло слишком далеко. Я не смогу ничего остановить!

Она раскачивалась взад-вперед как от боли.

— Мой повелитель, ты должен покинуть Бховани и поселиться у меня в крепости, прежде чем… Сейчас! Я дам тебе столько денег, сколько ты захочешь, столько, сколько даже твоя жена не сможет потратить — десятки тысяч акров земли. Ты будешь видеться со мной только на людях. Я соглашаюсь даже на это, а ведь я княгиня. Ты не веришь мне? Тогда смотри!

Она подбежала к стоявшему у стены окованному железом сундуку, лихорадочно порылась в нем, и извлекла шелковый мешочек цвета слоновой кости. Задыхаясь, она бросилась назад, и вывалила ему в ладони груду бриллиантов и жемчуга. Он не мог удержать все, и камни покатились по ковру сверкающими потоками огня. Родни почувствовал, что у него тоже начинается паника — он знал, что речь идет о чем-то кошмарном, потому что она была совершенно бесстрашна. Еще немного и он тоже станет задыхаться от ужаса, сам не понимая почему. Он стиснул зубы и сжал в ладонях драгоценные камни: все это было ненастоящим, неанглийским. Так себя никто не ведет, ни один мужчина не может столько значить для женщины — он имел в виду не драгоценности, а дикую панику.

— Возьми, что хочешь, проси, чего хочешь, но обещай!

Она опустилась на пол, уронила голову ему на колени и зарыдала.

Он пригладил ее спутанные волосы и хрипло сказал:

— Шумитра, я вел себя, как свинья. Это все, что я могу сказать. Я не понимал, насколько… не знал, что… Иисусе, какая я свинья! Мы не должны больше видеться.

Она подняла глаза, и он увидел, что обрек ее на жизнь в вечном кошмаре. Ему никогда не понять, почему, но это так и есть. Она поднялась на ноги и стала, слегка пошатываясь. Он ожидал, что сейчас над ним разразится гроза ее гнева. Он даже хотел этого — хотел, чтобы вернулась настоящая, гордая Шумитра, которую он знал. Возможно, тогда ему удалось бы убедить себя, что он не причинил ей такой уж сильной боли. Он подумал — есть ли у нее при себе кинжал?

Она заговорила спокойным мягким голосом:

— Что ж, мой повелитель. Вот мне наказание за то, что я пыталась тебя использовать. Боги скручивают прямую дорогу под нашими ногами и усыпают ее гвоздями. Теперь я вижу, что моя любовь значит для тебя также мало, как тело той плясуньи. Ей повезло — если бы ей удалось то, что я ей велела, сейчас она была бы без грудей или без носа.

— Что… ты смотрела?

— Конечно. Я смотрю, как случают с кобылами моих жеребцов; я смотрю, как люди умирают на эшафоте. Это было в пятницу — всего неделю назад. Даже тогда, да помилуют меня боги, я не хотела признавать, что люблю тебя — люблю англичанина! Я хотела восхищаться тобой — ты хороший офицер, который мне нужен для моей армии. Что угодно — только не любовь. Я молилась, чтобы эта девка помогла мне — я ревнива. Но она не смогла. И всю эту неделю, разговаривая с раджами…

Она внезапно осеклась и вздрогнула.

— Ты никогда не узнаешь, через что мне пришлось пройти.

Она понизила голос.

— Но теперь все кончено. Забудь, что я люблю тебя, но возьми это на память о сегодняшнем дне — на память о тигрице и Шумитре.

Она сняла с пальца кольцо с рубином, которое он впервые заметил, когда они встретились с ней на крыше крепости. Она надела ему кольцо на мизинец левой руки, и приложила руку к своей влажной от слез щеке.

— Никогда не снимай его. И как-нибудь вечером, когда у тебя будет время, вспомни, что я обещала тебе намного больше. Я знаю, что это бесполезно — но помни, что ты в любое время можешь занять свой пост. Подожди. Попрощайся с моим сыном. Это все для него.

Она выскользнула наружу и вернулась, держа на руках маленького раджу. Мальчик спал; Родни ласково взъерошил прямые черные волосы и нагнулся, чтобы поцеловать щечку. Она была такой же, как у Робина — нежной как лепесток. Ребенок был почти того же возраста, но не такой пухленький.