Лариса Склярук - Книга странствий

Отдав девочку, Джамиль устало остался стоять на месте, ожидая, что скажут насупленные мужчины.

– Кто придумал пойти гулять в степь? – грозно спросил Саламгулы, отец Гюллер.

Саламгулы был самым богатым в стойбище. Табуны его коней ходили в округе, овцам его не было числа. Юрта его была белой, большой и нарядной.

– Я, – быстро ответил Малик, опустив голову и глядя исподлобья: видимо, он готовился к этому ответу всю дорогу. – Я всех сманил, и я виноват.

– Никто меня не сманивал, – гордо сказал Джамиль, вскинув голову и сделав шаг вперед, – это ишака манят, и он идет. А я сам решил, сам пошел, сам отвечать буду.

По худому, умному лицу Расула, отца Джамиля, пробежала довольная улыбка: сын горд и независим. Это хорошо.

– Не надо их наказывать – они спасли меня от гюрзы! – закричала Гюллер и быстро поведала о встрече со змеей, думая, что теперь, после ее рассказа, мальчики будут выглядеть как богатыри, совершившие подвиг.

Но ее рассказ лишь испугал взрослых. Балджа, все также причитая, потащила дочь в юрту. Следом за хозяйкой, вторя ей и испуганно подвывая в ожидании наказания за недосмотр, поплелись две худые рабыни. Саламгулы похлопал плеткой по голенищу своего сапога, рассматривая стоящих перед ним мальчиков, но, ничего не сказав, отправился ужинать.

Джума же в первую минуту похолодел при мысли о том, что по вине Малика могла погибнуть дочь Саламгулы. Затем кровь бросилась ему в голову, сделав постоянно красное лицо бордовым. Желтые глаза недобро вспыхнули. Оскалив крупные зубы, Джума взмахнул камчой [2] Камча – плетка, сплетенная из тонких ремней. . Малик отшатнулся, попятился и, повернувшись, поспешил к своей юрте. За сыном понуро пошла Бегюль с грудным младенцем на руках и в окружении трех маленьких девочек разного возраста, цепляющихся за ее широкое платье.

Не так и давно, каких-нибудь десять лет назад, слава о красавице Бегюль разносилась по всей бескрайней степи, передаваясь от селения к селению. Как быстро исчезли красота, девичье радостное ожидание, молодая безудержна я смешливость! Жизнь со вспыльчивым, недобрым Джумой, ежегодные роды, забота о большой семье преждевременно состарили женщину: Бегюль стала тихой, замученной, забитой. И лишь имя ее – Бегюль, что значит «роза», напоминало о былом.

Женщина знала – ничто не остановит взрыв бешеной свирепости мужа. Ударами гибкой, сплетенной из кожаных полос камчи будет наказан не только сын, но и она.

Вслед за ними к юрте Джумы поспешила галдящая ватага детей. У юрты был приподнят и подвернут край войлока, чтобы сквозь деревянную решетку весенний ветер свободно обдувал помещение, а хозяева могли обозревать окрестности.

Ребятня радостно и по-детски бездумно облепила решетку, словно предполагаемое зрелище было не наказанием, а театральным представлением. Черные глазенки блестели, покрасневшие на ветру носы с шумом втягивали текущие сопли, а те, что не хотели втягиваться, просто слизывались языком, потому как грязные руки, в царапинах и цыпках, были заняты – они держались за дерево решетки.

– Пошли вон! – рассерженно закричал Джамиль, оскорбленный этим вниманием, бросаясь разгонять любопытных. Он хотел вбежать в юрту и встать рядом с Маликом.

– Остановись, Джамиль! – приказал Расул. – Ты не можешь мешать отцу воспитывать сына.

– Но за что?!

– Каждого из нас испугал рассказ Гюллер. Но все разные. Балджа будет весь вечер держать Гюллер в юрте. Джума накажет Малика и так выплеснет свой страх.

– Он не имеет права.

– Имеет. Разве домулла в мактаби [3] Домулла – учитель в старой мусульманской школе. Мактаби – мусульманская начальная школа в странах Востока. не дает вам подзатыльники, не учит палками по подошвам ног?

– Но ведь Вы, отец, никогда меня не наказывали.

– Это правда. Я считаю, чтобы вырастить мужчину, не надо ранить его гордость и унижать побоями.

Джамиль несколько секунд смотрел в строгое лицо отца, обдумывая услышанное. Потом шагнул к нему, на мгновение прижался лбом к его высокой, сухощавой, подтянутой фигуре и тут же отступил назад, боясь показаться отцу слабым. Но голос его был полон восхищения и любви, когда он сказал:

– Вы самый лучший отец.

Расул приподнял руку и ободряюще похлопал сына по плечу.

…Солнце опустилось за горизонт. За простой черной юртой Расула на подсохшей земле сидели Джамиль и Малик.

– Больно? – спросил Джамиль, глядя на плечи Малика. В этом месте чекмень был, словно бритвой, буквально пропорот резкими ударами плетки.

– Нет, – угрюмо ответил Малик. Он все время ежился, видимо, стараясь, чтобы одежда как можно меньше касалась избитых частей тела.

– Тетушку Бегюль тоже бил? – спросил Джамиль.

Малик кивнул.

– Ее-то за что? – возмутился Джамиль.

– Говорит, одних девчонок рожать умеешь, – нехотя объяснил Малик.

– Девочки – это хорошо, – неуверенно сказал Джамиль и, отвечая на недоуменный взгляд Малика, добавил: – Ну, за девочек калым дадут. Разбогатеет.

Сидя плечом к плечу, два друга замолчали, обдумывая своеобразный склад ума кочевников. Почему если девочки приносят в семью богатство, все радуются рождению мальчика, для будущей женитьбы которого иная семья с трудом десятилетиями собирает деньги на калым?

Гасла заря, окрашивая последними розовыми лучами сизый небосклон. В густой синеве постепенно темнеющего неба засветились звезды. Долгий день весны 1090 года неспешно заканчивался.

Тусклый свет проник в комнату сквозь небольшое окно, заклеенное промасленной бумагой, и осветил ее более чем скромную обстановку. Стены, выстроенные частично из глины, частично из мелких камней и укрепленные бревнами, были темного цвета. Причиной этому было время, но в еще большей степени – очаг в углу комнаты, грубо сложенный из камней. Когда в очаге горел огонь, то предполагалось, что дым будет выходить в небольшое отверстие, проделанное в крыше. Но часто порывы резкого ветра мешали правильному устремлению дыма в небо, и тогда он серыми клубами просто расходился по комнате и покрывал все предметы слоем сажи. В вечернее время и в непогоду комната освещалась красноватым светом еловых лучин, также добавлявших свою долю копоти в черноту стен и низко нависшего потолка.

С двух сторон очага, придвинутые к стене, стояли деревянные скамьи с низкими спинками и неказистыми, но толстыми устойчивыми ножками. Обстановку довершала столешница, два табурета из обрубков дерева и небольшая полка для оловянной посуды, прибитая рядом с очагом. Земляной пол жилища, политый водой и чисто выметенный, все же был весь в неровностях и мелких ямках, оставленных копытцами козы с козленком, живших в зимние холода вместе с людьми.