Олег Яковлев - Повесть о Предславе

– Пора, – вполголоса коротко промолвил воевода.

На стену поднялись отроки, начало над которыми взял Добрило Пересвет.

– С Богом, други! – Александр перекрестил и облобызал каждого из них.

«На смерть ить идут! – простучала у него в голове мысль, но он усилием воли отбросил её в сторону. – Не время сожалеть. Киев спасать надобно».

Вокруг зубцов в нескольких местах привязали длинные верёвки и арканы. По ним воины один за другим спускались вниз. Когда наконец последний ратник исчез во мраке ночи, воевода поспешил назад в гридницу – подымать остальных.

Они долго стояли, конные и при оружии, перед закрытыми вратами. Наконец со стены сбежал отрок с копьём в деснице и громко прошептал:

– Есть. Подожгли. Шум, пожар в лагере.

– Тогда вперёд! Отпирай врата, Никодим! Костьми поляжем, но не осрамим славы земли Русской! – В свете факела воевода выхватил из ножен меч и прямой рукой дал знак к началу сражения.

На ретивых конях вынеслись добры молодцы на шлях, бросились очертя голову к горящим кострам. И пошло-поехало. Взметались ввысь боевые палицы, сыпались потоком сулицы, поднимались и опускались булатные мечи, скрежетали копья. Застигнутые врасплох, печенеги почти не оказывали сопротивления и бросались врассыпную. Вот захвачена одна вежа, вторая. Какой-то степняк в кожаном доспехе не успевает наложить стрелу на лук и падает с диким провизгом под копыта. Другой печенег, огромный, чубатый, со зверским оскалом, летит на Александра справа. Этот комонный, в шеломе, по всему видать, воин добрый. Но воевода хитёр и ловок. Уворачивается он от вражьего аркана, в мгновение ока пригнувшись к шее коня, а затем сбоку, неожиданным резким ударом сносит с плеч вражескую голову, рубит наотмашь, так, что голова печенега вместе с правой рукой – отвалом – падает вниз в одну сторону, а остальное тело – в другую. Всю злость свою вложил Александр в этот удар, а затем, не останавливаясь, не сбавляя бега быстроногого скакуна, помчал он к ханскому шатру. Хотелось добраться поскорей до изменника Володаря – вот уж кому не видать пощады!

Везде вокруг слышался яростный звон булата. Несколькими ударами конницы дружинники рассекли нестройные ряды опомнившихся степняков на части. Думая, что это сам князь Владимир привёл свои рати из Болгарии на выручку осаждённому Киеву, печенеги стремглав побежали вниз по Днепру, к переправе на левобережье.

Вот впереди высокий ханский шатёр на повозке. Чернокосая печенеженка, визжа от страха, прыгает вниз. Звенят мониста, катятся, рассыпаясь по войлоку, драгоценные жемчужины. Нукер[98], метнувшийся воеводе навстречу, падает с рассечённым лицом к его ногам. Слева и справа ещё кипит бой. Но вот утихают, уносятся вдаль звуки битвы. Двое ратных вносят в шатёр раненого Добрилу. Слабая улыбка бежит по устам слабеющего ратника.

– Наша перемога![99] Получилось, – шепчет удатный молодец и слегка подмигивает бросившемуся к нему воеводе.

– Что с ним?! – вопрошает Александр, с испугом глядя на облитую кровью русую бороду Пересвета.

– Копьём в грудь ударили. Даст Бог, выживет. Муж крепкий, – тихо отмолвил кто-то из ратных.

На востоке, за гладью Днепра, забрезжил розовый рассвет. Александр спустился к берегу Почайны, напоил усталого коня, зачерпнул шеломом чистой воды, напился сам. Трое воинов волокли ему навстречу кого-то отчаянно упирающегося.

– Володаря споймали! – захлёбываясь от радости, сообщил воеводе молодой отрок с едва пробивающимся над верхней губой пушком. – А брата его засекли наши у переправы.

И вот уже стоит перед Александром высокий худощавый тёмнолицый воин в порванном юшмане[100], в сбитой набок шапке-мисюрке на курчавых тёмно-русых волосах. Чёрные глаза источают огонь ненависти.

– Что, твоя взяла?! – зло усмехнувшись, прохрипел изменник. Он держался спокойно и гордо, зная: пощады ему не видать. Слишком много насолил он князю Владимиру и его воеводам.

«А молод же, – подумал вдруг про Володаря Александр. – Жить бы, как доброму человеку, творить дела достойные, а он!»

Воевода отогнал прочь жалость к пленнику. Промолвил строго:

– Вот что, погань! В сем бою ночном ранен излиха друг мой лучший, Добрило Пересвет. Дак вот: ежели выживет он, оклемается, будешь и ты жить до суда княжого. И после я за тебя перед князем Владимиром просить стану. Но еже… еже помрёт Добрило, сам я, ентой-от десницей, волчью голову те с плеч снесу! Понял?!

Володарь промолчал, снова криво усмехнувшись.

– А покуда, – заключил Александр и глянул на отроков, – в поруб[101], в клеть сырую отметника! На хлеб и воду!

Круто повернувшись, он пошёл в сторону города.

На колокольне Десятинной церкви с утра весело трезвонили колокола. Народ спешил на улицы, ещё не понимая, что к чему. В храме, куда с утра повели Предславу с сёстрами, царила торжественность. Епископ Анастас в сопровождении архидьяконов, в праздничной ризе, в митре на голове, объявил во всеуслышанье об «одолении на враги».

– «Так говорит Господь о царе Ассирийском: не войдёт он в сей город, и не бросит туда стрелы, и не приступит к нему со щитом, и не насыплет против него вала. Тою же дорогою, которою пришёл, возвратится и в город сей не войдёт…»

Такожде и о печенегах сих, кои поганые сущи. Внял Всевышний молитвам нашим и великую милость Свою явил нам, грешным, избавив от народа лютого и прегордого, от мечей острых и стрел калёных.

Сказано в Книге Царств: «И случилось в ночь: пошёл Ангел Господень, и поразил в стане Ассирийском сто восемьдесят пять тысяч. И встали поутру, и вот все тела мёртвые. И отправился, и возвратился царь Ассирийский, Сеннахирим[102]».

Яко злой нечестивый Сеннахирим, бежал прочь от земли нашей князь печенежский, лютый Тимарь, гонимый гневом Божьим. Возликуйте же, братия, и восславьте Господа нашего, что не дал погинуть вам под саблями народа лютого, – вещал Анастас.

К Предславе протиснулась Майя Златогорка в белом праздничном убрусе на голове.

– Ишь, как заливается. Как будто не ратники наши с воеводой Александром, а его Бог печенегов нощью порубал.

– Молчи, не понимаешь ты ничего! – цыкнула на неё Предслава. – Без Божьей помощи ни одно доброе дело не сладится.

Княжна строго, с непониманием посмотрела на насмешливо улыбающуюся подружку и пожала плечами.

«Неужели Майя – нераскаянная язычница?! – вдруг стукнула ей в голову мысль. – Ведь не в первый раз бает соромное[103]. Выходит, слова Ферапонта и Священное Писание до её души не доходят?»

Предславе стало как-то не по себе, даже немного стыдно за подругу. Впрочем, та вскоре отвлекла её от невесёлой думы.

– Пойдём на площадь пред теремом. Тамо пленных печенегов проведут.

…На улицах внутри града было полным-полно люду. Гомон, крики, свист вмиг оглушили юную княжну. Откуда-то сверху к ним подбежал запыхавшийся Позвизд.