Андрей Батуханов - Жонглёр

– Южную Африку, – рассеяно сказал Леонид, блуждая глазами по прилегающей территории. – Александр, я и сегодня на лекции не пойду. Извозчик! Тебя подбросить до университета?

– Да тут рядом, как-нибудь добегу.

– Ладно. Я поехал, у меня есть одна кандидатура, попробую обработать сегодня же.

– Держи меня в курсе.

– Без этого никак. Повторный визит к дяде снова вместе, – то ли спрашивал, то ли утверждал Фирсанов уже с подножки пролётки. – Трогай! На Васильевский.

Последнее уже относилось к кучеру, и пролётка поехала по улице. Краснов с завистью и грустью смотрел вслед экипажу. Ему почему-то казалось, что Фирсанов добьётся своего. Он презирал в душе своё собственное безволие, прекрасно понимая, что никогда не решится на подобный шаг. Порыв останется порывом, может быть, выступит на бумаге строчками нового стихотворения, а может быть, тихо исчезнет, как исчезают круги на воде от брошенного камня. Он не мог себе ответить – говорит ли в нём простая лень или он создан для тихой жизни в кругу семьи? А пока становилось ясным одно: в самое ближайшее время он лишится только вчера обретённого друга. Пролётка исчезла за углом, а мысли о предназначении и иных «философских материях» испарились из Красновской головы, оставив предчувствие близкой разлуки. Затихло цоканье копыт, и Краснов быстрым шагом устремился в сторону университета.

На Кадетской линии доживал свои дни в уединении дальний родственник по материнской линии граф Алексей Иннокентьевич Аристов. Экипаж застыл у парадного входа. Фирсанов взлетел по лестнице и открыл двери. Ему показалось, что одним шагом он вернулся назад лет на пятьдесят российской истории.

Его встретил лакей, одетый по моде середины XIX века. Ливрея хоть и выглядела слегка потёртой, но была опрятной и чистой. Слуга был шарообразно лыс, кроме тонкого венчика седых волос на затылке. Недостаток растительности на темечке с лихвой компенсировался пышными седыми бакенбардами, тщательно расчёсанными во все стороны. Вьющиеся густые усы с желтизной под носом выдавали любителя табака. Некогда голубые глаза выцвели, а на периферии радужки появились склеротичные белые мутноватые ободки.

– Что, сударь, вам угодно-с? – надтреснутым голосом поинтересовался привратник.

– Хотел бы переговорить с графом Аристовым по весьма важному и безотлагательному делу.

– Как вас представить, сударь?

– Их родственник, Леонид Александрович Фирсанов.

– Одну секунду-с, сейчас доложу. Правда, граф уже два дни не изволят никого принимать. От подагры страдают-с.

– Ты, любезный, передай, а он решит, – неожиданно по-отечески наставил старого слугу Леонид.

– А…

– Передай ему, мой золотой, что принять просит единственный сын его покойной племянницы Анны Фирсановой, урождённой Курбатовой. Запомнишь? А чтобы лучше запомнил, вот тебе целковый. – Леонид вкрадчиво вдавил в ладонь серебряный кругляшок.

– Благодарствую-с, – оживился лакей. Целковый исчез в кармане ливреи, а ноги бесшумно засучили по полу. – Как можно-с, как можно-с забыть. Конечно, запомню-с.

И постоянно бормоча себе под нос как молитву «Анна Фирсанова, урождённая Курбатова», старик удалился.

Леонид придирчиво осмотрел себя в большом зеркале, висевшем в прихожей. Крутился от волнения перед зеркалом, сбивал несуществующие пылинки, разглаживал невидимые складки. За этим занятием он не услышал шаркающие шаги. Только деликатное покашливание старого слуги отвлекло молодого человека от поиска изъянов в одежде.

Он резко повернулся, едва не уронил старика-лакея этим движением. Придержав беднягу за плечи, он впился взглядом ему в лицо.

– Вас просят подняться-с, – проквакал лакей.

Леонид быстро сбросил ему на руки студенческую шинель и фуражку, оправил мундир и помчался наверх, перескакивая сразу через две ступеньки.

Проскользнув за белую высокую дверь, Леонид слегка оторопел. Посредине большой, светлой, некогда богато отделанной гостиной с большими сводчатыми окнами, забранными белыми французскими шторами, с широкой улыбкой стоял лакей, которого он только что оставил внизу. Только немного повыше, примерно одного роста с Лёней. Слегка припадая на левую ногу, старый граф сделал несколько шагов в сторону родственника. Полы его некогда роскошного, расшитого золотом халата разлетелись, как крылья. Лицо вопросительно собралось в сотни складочек-морщинок, а оттуда смотрели глаза цвета неба и сияла широкая улыбка. Он поднял руки на уровень плеч и застыл в такой позе. Фирсанов, как младший, подчинился призыву и подошёл. Аристов неожиданно крепко его обнял. Минуту или больше Леонид простоял так, уткнувшись подбородком в воротник, отделанный золотой нитью. Дыхание родственника сбилось, и раздались хлюпающие звуки. Граф отодвинул племянника, вытер лицо и шумно высморкался.

– Одно лицо, одно лицо! – сумел воскликнуть родственник и снова зарыдал. Наконец, он взял себя в руки. – Вы, молодой человек, удивительно похожи на Анечку. У вас её глаза.

– К сожалению, Всевышний распорядился так, что мне не довелось воочию узнать этого.

– Да, да! – Старик опять сморщился и снова спрятал лицо в платке. Отдышавшись и вытерев слёзы, продолжил: – Судьба бывает жестока и часто норовит лишить нас самого дорогого и приятного. Мне так нравилось, как Анечка смеялась. Без преувеличений – серебряный колокольчик звенел. А как она обожала танцевать. Очи сияют, ланиты горят. – Глядя на него Фирсанов предположил, что некогда этот человек был влюблён в его мать, но она выбрала отца. – Не поверите, могла без устали протанцевать всю ночь. А как мы шли первой парой на балу у Францевичей! Загляденье! Как мы шли… Но все, увы и ах, в прошлом! А вы, юноша, просто красавец. И стать, и вид. В каком полку служить изволите?

– Я студент третьего курса юридического факультета Санкт-Петербургского университета.

– Похвально, похвально, но жаль! – Опустившись на диван, граф похлопал рядом с собой, подняв небольшое облачко пыли, призвав внучатого племянника. – Хотя занятие сие и общему благу послужить может.

– А отчего же жаль? – настолько удивился Леонид, что немного пренебрёг правилами приличия.

– Фамилия у вас… Кстати, запамятовал, как вас величать?

– Леонид Александрович, можно Лёня.

– К чему нам это амикошонство, Леонид Александрович? Фамилия у нас древняя, гордая. Да и ваша ничем запятнана не была. Мужчины по нашей линии всегда служили царю и отечеству. Всегда с честью несли ратную службу.

– Так вот, честь и свобода и составили суть моего визита к вам. Только понукаемый этими чувствами осмелился вас побеспокоить, – приноравливался к старой, несколько выспренней манере изъясняться, Лёня.