Владимир Буртовой - Беглая княжна Мышецкая

– Да, иду! – коротко ответил Михаил Хомутов, где-то в душе начиная сознавать, что наступил роковой час если не всего похода казацкого войска, то теперешнего сражения за Синбирск. В таком смятении он и вышел на подворье. Под кремлем, будто из адского зева, полыхало пожарище, с южной стороны города уже шла перестрелка с солдатами воеводы Борятинского и с московскими стрельцами, которые вышли из кремля и соединились с пришедшими им на помощь полками. По самому острогу, теперь уже не жалея пороха, били пушки осажденного воеводы Милославского.

– Идемте, други, – созвал Михаил Хомутов Никиту и Еремея, который не выдержал ожидания и приехал тоже к своему сотнику. – Похоже, теперь мы со всех сторон в осаде, так усилился войском воевода Борятинский? И теперь нам не до сдобных калачей, и черному ржаному сухарику будем рады-радешеньки!

– Эко у нас вдруг получилось! – сокрушенно вздохнул Никита, одним махом взлетая в седло. – Как у того упрямого воеводы в присказке, который кричит своему дьяку: «Не делай своего хорошего, а делай мое худое!» Тако и мы – не делаем своего боя, а как воевода нам навяжет. А это чертовски плохо, братцы!

– Вот-вот, – в тон Никите невесело пошутил и Еремей, во тьме чертыхаясь из-за неровной дороги, отчего конь то и дело спотыкался. – Разверстали, да на прежнем и стали! Будто и не бились целый месяц под клятым кремлем!

Михаил, стараясь ободрить друзей, высказал свое соображение:

– Не совсем здесь по-прежнему, дружище Ерема! Месяц назад мы одни подошли к Синбирску с немногими силами, а теперь наши походные атаманы вона куда залетели! Мало не под Москвой бьются!

– То так, – согласно поддакнул Никита, а в голосе чувствовалось сильное разочарование теперешним состоянием войска. – Да кабы они в эту ночь сюда слетелись атаману в подмогу! Эх и настрогали бы мы из здешних воевод тонких лучинок!

Быстро расставив своих конных стрельцов так, чтобы перекрыть голое место от острога до спуска к Волге, Михаил ждал, когда на носилках пронесут атамана. Через десять минут прошла с корзинами снадобий сгорбленная, вся в черном Матрена Говоруха, ей помогал нести корзинки сын Яшка, затем прошли десятка два самых доверенных атамановых донцов, которые были с ним еще в знаменитом персидском походе, за ними четверо казаков пронесли носилки – атамана укрыли рядном, так что со стороны и не приметишь, кого несут. За атаманом пронесли еще десятка два пораненных, в том числе и Левку Горшкова. Правда, этих рядном не укрывали. Спустя малое время несколько сот конных казаков наметом ушли к монастырю и пропали в темноте.

К Михаилу Хомутову подъехал Оброська Кондак, нервно осмотрелся по сторонам, задержав взгляд на насыпном валу, где шла яростная пальба из пищалей с обеих сторон, и передал повеление от Лазарки Тимофеева:

– Спускайтесь к монастырю. Чу – там пальба началась, похоже, полковник Чубаров и в самом деле уже на подходе к стругам! Будем всем войском отводом отходить к стругам. Поспешайте!

– За мной! – негромко сказал Михаил Никите и Еремею и поскакал вдоль цепочки своих стрельцов, забирая их с собой, чтобы уже пеши спуститься по круче к волжскому берегу.

А за спиной в зареве пожарища под кремлевской стеной разгорелось кровавое сражение. Солдаты воеводы Борятинского штурмом ворвались через частокол в острог, били залпами из пищалей по плохо вооруженным казакам, не давая им возможности приблизиться большим числом и ввязаться в рукопашную драку. Воспрянули духом и обозленные голодным сидением в осаде стрельцы воеводы Милославского. Не заботясь теперь более об удержании Синбирского кремля, они отворили ворота и хлынули через ров к острогу, забросав его зажигательными бомбами. А со стороны Казанской дороги по казакам, изготовившимся к приступу кремля от насыпного вала, ударили конные рейтарские полки. И всякий раз, когда во главе своих походных атаманов казаки кидались в рукопашную сшибку, рейтары тут же отходили, стрельцы Милославского били залпами, не допуская до себя близко. Вдобавок ко всему за спиной войска у монастыря тоже вспыхнула жестокая перестрелка – это полк Чубарова наступал на казацкие струги.

И дрогнуло малооружное, почти не обученное казацкое войско. Поначалу организованно, а потом разрозненными группами потекли в разные стороны – из острога стали пробиваться на запад, к засечной черте, от насыпного вала хлынули к берегу, а кто оставался в остроге, те, охваченные со всех сторон огнем, гибли в драке со стрельцами; горел частокол, горели подожженные стрельцами дома и дворовые постройки.

Видя, что рейтары густо бегут от темного в ночи монастыря, сбивая слабые казацкие заслоны, и вот-вот достигнут берега, и тогда им всем погибель, Михаил Хомутов громко крикнул своим стрельцам:

– Всем в струги! Быстро! Хватай весла! Никита, все, кто с пищалями, на корму живо! Пали по рейтарам, чтоб не вязались!

Самаряне вскочили в ближний струг, к ним уже успели впрыгнуть с десяток чужих казаков, разобрали весла и ударили ими по воде. Кто-то охнул и с пулей в голове ткнулся лицом в палубу, кто-то в ответ пустил в освещенных луной рейтар ответные пули… Оторвавшись от береговой кромки, погнали вслед другим стругам, подстегиваемые частой и уже не опасной на расстоянии стрельбой вослед.

Лукавил против истины в своей отписке полковой воевода Петр Урусов, лукавил, конечно, со слов воеводы князя Юрия Никитича Борятинского, что, прознав о движении полка Чубарова к монастырю, близ которого у берега стояли струги, Степан Разин «в память не пришел и за 5 часов до свету побежал в суды с одними донскими казаками. И астраханцев, и царицынцев, и саратовцев, и самарцев покинул у города и их обманул, а велел де им стоять у города и сказал им, будто пошел на твоих, великого государя, ратных людей, которые были с князем Юрием Никитичем Борятинским. И как он, вор Стенька, побежал от Синбирска в судах, и он де князь Юрий Никитич, с конными людьми вышел на поле и стал около города, а пехоту пустил на обоз вора Стеньки Разина и в острог. А окольничий и воевода Иван Богданович Милославский со всеми твоими великого государя ратными людьми вошел в острог же, и воров и изменников, которые под городом были в остроге, побил наголову да языков взял более 500 человек. А которые де пробивались к судам, и тех в Волге всех потопил. А было де с вором Стенькою воровских людей и казаков с черты и из уездов с 20 000…».

Лукавство воевод объяснимо желанием очернить атамана предательством, чтобы впредь ему на слово веры не было среди простого люда. В своем показании очевидец и участник этих боев Г. Трофимов, сообщивший сведения о перебежчике рейтаре в канун решающего сражения, на спросе сказал: «И вор де Стенька пометался в струги с лехкими людьми. А остальные шли к стругам отводом…»