Андрей Небольсин - КАЗАЧЬЯ ДОЛЯ. Первый чеченский след

–Богдан, ну что ты там стоишь, давай бегом сюда, для тебя новость есть.

Он быстро подбежал:

–Ну, что там?

–Новость уж больно хорошая, давай пляши.

Богдан быстро сплясал.

–Ну, говори!

–У тебя мальчик!

Он аж подпрыгнул от радости, подбежал к нам, поднял нас двоих на руки и закружил, потом поставил нас на землю и спросил:

–Родила, да?

–Ой, Богданушка, какой ты еще ребенок! Ты что, не знаешь, что бабы рожают через девять месяцев, а не через четыре.

–А что тогда? -растерянно спросил он.

–По всем приметам у тебя родится сын, – уже мягче сказал я.

Богдан медленно повернулся, хотел уйти. Даша взяла его за руку:

–Богдан, не уходи, побудь с нами.

Даша потянула его за руку и пригласила присесть. Своим нежным приятным голосом она рассказывала про то, что было в письме. Богдан быстро успокоился.

–Николай, вот видишь, как надо рассказывать, все понятно, а ты заорал. Я уж думал, правда, родила. Ладно, друзья мои, уже темнеет, для вас самое время гулять, а мне пора идти спать.

–Посиди с нами еще, не уходи, – сказала Даша.

–Я вам тут мешаю, как говорят: третий – лишний.

–Коля, скажи, что он нам не мешает.

–Конечно, нет, ты же мне, как брат, да и секретов у нас нет от тебя.

Мы присели на скамью. Молчание немного затянулось. Даша спросила:

–Хотите, я вам почитаю стихи?

–Да, конечно, я никогда не слышал настоящих стихов, – ответил Богдан.

–А настоящее стихотворение – это, по-твоему, какое?

–Я не знаю, но мне кажется, это такой должен быть стих, какой человека может толкнуть на подвиг. Мне кум пробовал рассказать тот, что про парус, мне понравилось. Он же написан настоящим поэтом, да? Как там его фамилия…

– Лермонтов Михаил Юрьевич. Хотите, я вам прочту стихотворение, которое называется «Смерть поэта», Лермонтов посвятил его Пушкину. За это стихотворение Михаила Юрьевича сослали сюда, на Кавказ.

Погиб поэт! – невольник чести -

Пал, оклеветанный молвой,

С свинцом в груди и жаждой мести,

Поникнув гордой головой!..

Не вынесла душа поэта

Позора мелочных обид,

Восстал он против мнений света

Один как прежде… и убит!

Убит!… к чему теперь рыданья,

Пустых похвал ненужный хор

И жалкий лепет оправданья?

Судьбы свершился приговор!

Не вы ль сперва так злобно гнали

Его свободный, смелый дар

И для потехи раздували

Чуть затаившийся пожар?

Что ж? веселитесь… – он мучений

Последних вынести не мог:

Угас, как светоч, дивный гений,

Увял торжественный венок.

Даша читала стих так нежно, таким приятным голосом, казалось, что слова летят как бы по воздуху сами собой. Я взглянул на Богдана. Он, открыв рот, слушал Дашу. Видно было, что он слушал сердцем, не пропуская ни слова, следя за каждым ее движением. Я подумал: «Как Лермонтов писал такие стихи? Мог бы я так, или для этого нужен дар божий?» Я так хорошо представил себе поэта, будто жил он в большом красивом городе, без хлопот и забот, и деньги есть, и знаменит, принят при дворе самим царем, похвален он. Вдруг я поймал себя на мысли, что думаю стихами. Надо попробовать сочинить что-нибудь подобное, и Дашу хотелось бы удивить. Даша закончила читать, но Богдан как будто продолжал слушать. Она смотрела на него и не мешала думать. Наконец он встал.

–Дашенька, ты – чудо, я никогда не слышал ничего подобного. А какова судьба Лермонтова?

– Странную имеют судьбу знаменитейшие наши поэты. Лермонтов был прекрасным офицером и отличнейшим поэтом. Он был убит в Пятигорске, на водах; убит не на войне, не рукою черкеса или чеченца, увы, Лермонтов был убит на дуэли – русским! Он сочинил какие-то стихи на своего дальнего приятеля Мартынова, с которым они повстречались на лечении в Пятигорске. К этим стихам присовокупил и нарисованный им очень похожий портрет Мартынова. Тот не принял это за шутку, а, выйдя из себя, требовал сатисфакции за то, что называл обидою. И вот назначен час дуэли. Когда явились на место, где надобно было драться, Лермонтов, взяв пистолет в руки, повторил торжественно Мартынову, что ему и в голову не приходило его обидеть, даже огорчить, что все это была только шутка. Но Мартынов стоял на своем. Надлежало начинать Лермонтову, он выстрелил на воздух, желая кончить глупую ссору дружелюбно. Не так великодушно думал Мартынов, он был довольно бесчеловечен и злобен, чтобы подойти к самому противнику своему, и выстрелил прямо в сердце. Удар был так силён и верен, что смерть стала столь же скоропостижна, как выстрел.

Мы с Богданом молчали. Нам было очень интересно слушать Дашу.

–Ребята, вот вы из деревни, но умеете слушать. Не все, поверьте, понимают стихи, для многих это пустые слова, а для поэта – жизнь.

–Дашенька, скажи, а много времени уходит у поэтов на сочинение одного стихотворения, и пробовала ли ты писать? – спросил я.

–У всех поэтов по-разному: от нескольких минут до недель и месяцев. У меня тоже есть свои. Вот, например. Даша читала своё стихотворение про природу здешних мест, про горы. Мне очень понравилось, хотя, конечно, не как у Лермонтова. В моей голове опять пошли стихи, мне казалось, что они у меня уже почти готовы, но я стеснялся. Мне хотелось очень хороших стихов, и пусть пройдут недели или месяцы.

Богдан попрощался и ушел спать. Уже совсем стемнело, я проводил Дашу до казармы и тоже отправился спать. У палатки меня поджидал Богдан, я присел рядом.

–Повезло тебе с Дашей. Она такая милая, умная.

–Повезло, говоришь, не знаю, друг, что тебе и сказать. Люблю я ее, и она меня, я это вижу. Но, Богдан, она – графиня, а я – кто? Просто тот турок держал ее взаперти после гимназии, и я – первый мужчина, которого она встретила, а попадись ей сейчас какой-нибудь граф, может, она меня и забудет сразу.

–Ты сказал, что она тебя любит.

–А самое главное – что я могу ей дать? Я же солдат подневольный, разве ей нужен такой, как я? Поверь, Богдан, трудно мне с такой мыслью. Я хочу, чтобы она была счастлива, а я не смогу ее сделать счастливой, и я не смогу уже без нее.

–Дружа мой, ну какая она графиня? Она живет, как простолюдинка.

–Она говорила, что у нее есть родственники в Петербурге, но они даже не знают о ее существовании.

-Ну, вот видишь, живи, пока живешь, люби, пока любится, потом видно будет. Пойдем, кум, спать, завтра рано вставать.

–Подъем, сотня, стройся! – у входа в палатку стоял Семкин и орал опять своим железным голосом. – Бегом стройся, что, как вареные, ходите.

Казаки, скрипя зубами, выбегали строиться. Им сильно не нравилось, что их гоняют, как молодых. Никого, кроме нас, больше не было, значит, Семкин просто тренирует. Гад, нашел время, я думал, правда, что-то случилось. Но майор посмотрел на нас, развернулся и ушел, получая в спину злобные речи.