Олег Яковлев - Погоня за ветром

– Тут иная ещё думка у меня есь, – подперев щёку рукой, промолвил Тихон.

– Что тебя мучит? – насупил брови Низинич. – Ты говори, не бойся. Когда выговоришься, всегда легче.

– Да не по нраву мне всё се – следим за кем-то, наушничаем. Князь Лев, князь Шварн! А что там у кого из них на уме – бог весть. Вот и не ведаю, право слово: добро ли, зло ли творим!

– Это ты зря. С князем Львом обошлись несправедливо. Вот ты был в Холме, видел князя Шварна. Ну и что: достоин он столы галицкий и холмский держать? Молчишь. Вот так-то.

Разговор товарищей оборвал показавшийся в дверях молодой Мирослав.

– А, Низинич! Здрав будь, отроче! – приветствовал он Варлаама. – Я уж прослышал, что ты из ляхов воротился. Князь-то как? Хвалил тебя небось?

– Не ругал, и на том спасибо, – рассмеялся Варлаам. – Вроде бы всё по его наказу сотворил.

…Прошла неделя, другая. Шварн во главе галицкой рати выступил в поход на ляхов, но никаких вестей о нём до Перемышля не доходило. Заметно встревоженный этой затянувшейся тишиной Лев в конце концов не выдержал. Вызвав к себе Мирослава, Тихона и Варлаама, он велел им тайком пробраться в Польшу.

– Проведайте, не сговаривается ли он супротив меня с палатином. А может, что не так створилось, может, побил Шварн ляхов? В общем, прячьтесь по лесочкам, за шляхом следите, крестьян местных вопрошайте. Ну, ступайте.

…Осень уже заканчивалась, но снег, выпавший накануне, стаял, пригревало слабое солнце. В тёплом, подбитом изнутри мехом плаще становилось жарко, Варлаам после недолгого раздумья снял его и остался в коротком зипуне [108] Зипун – верхняя мужская одежда, кафтан с длинными рукавами, расклешённый снизу, без воротника. , надетом поверх тонкой кольчуги. Вскоре его примеру последовал и Мирослав.

Трое вершников петляли по лесным тропинкам и постепенно взбирались на кручу, откуда хорошо просматривалась знакомая Варлааму по прошлой поездке дорога.

Ночь они провели в лесу, спали, укрывшись лапником, Варлаам до утра так и не сомкнул очей, с завистью слыша лёгкое похрапывание Тихона.

Едва занялась на востоке алая заря, Мирослав поднял товарищей и повёл их через густой перелесок к круто нависающему над шляхом скалистому утёсу.

– Топерича чур не шуметь, не болтать, – предупредил он. – Тут дозоры Шварновы хорониться могут.

По знаку Мирослава путники спешились и повели коней в поводу. Выбравшись из сосняка, они оказались на ровной каменистой площадке. Оставив на опушке коней, отроки, пригибаясь к земле, пробрались к самому краю обрыва.

– Гляди! – указал Тихон.

Среди тёмной зелени леса внизу были видны булатные шеломы воинов. Мирослав, присмотревшись, прошептал:

– Похоже, ляхи. Шеломы плосковерхие.

Слова его прервал вдруг донёсшийся с равнины протяжный гул. С севера-востока к дороге подступала большая кольчужная рать. Над головами мечников реяли хоругви [109] Хоругвь – воинское знамя. с орлом.

– Это галичане, – узнал Варлаам.

Навстречу наступающим из лесу с двух сторон выскочили польские ратники. До слуха Низинича донеслись крики, лошадиное ржание, раздался скрежет оружия.

– Сшиблись, – промолвил Мирослав.

Ляхи обходили войско галицкого князя с обоих крыльев. С кручи Варлааму и его товарищам была в утреннем свете хорошо видна вся картина разворачивающегося сражения.

Вот появился знакомый Низиничу палатин в кольчатом панцире, рядом с ним Варлаам узнал по золочёным доспехам князя Болеслава. Щиты их украшал герб Пястов [110] Пясты – династия польских князей и королей (IX–XIV века). – белый сокол на красном фоне. Взмахнув кольчужной перчаткой, Болеслав дал знак к атаке. Конница ляхов метнулась вдоль правого крыла и, лихо развернувшись, врезалась галичанам в тыл. В тот же миг ударили самострелы, всё перемешалось на поле брани, до слуха троих отроков доносились лишь дикие выкрики и звон оружия.

– А татары со Шварном не пошли, – удовлетворённо усмехнулся Мирослав. – Погляди, ни одного татарина нету.

– Да он их и не упредил, верно, – промолвил Варлаам. – В этом он, должно быть, прав. Ибо где татарин, там один разор. Испустошили бы и наши земли, и ляшские.

– Не скажи, – с жаром возразил ему сын тысяцкого. – В такой сече татарские вершники незаменимы. И Бурундай не из тех, кто позволит своим лихоимствовать. У них, брат, порядок в войске. Не такой, как у нас. Дурак князь Шварн! Верней даже не он, – что с юнца взять, – а ближники еговые. Всё по старинке воюют. Тьфу!

Мирослав зло сплюнул и выругался.

Удар ляшской конницы расстроил ряды галицкой рати. Поляки теснили руссов со всех сторон, видно было, как кренится хоругвь с гордым орлом. Вокруг неё шла яростная сабельная рубка.

– Не могу глядеть боле! – признался Тихон, отползая в сторону. – Тако и хощется, право слово, саблю в десницу и сечь ляхов ентих! Ведь тамо, други, наши, русичи! А мы сидим тут, прячемся – да ещё и радуемся! Не, не могу!

Он вдруг выпрямился во весь рост и побежал к коню.

– Стой! Куда ты?! – Мирослав бросился за ним следом. – Я те щас выну саблю! Я те ляхов посеку! Погубить нас измыслил, дурень?

Он схватил взбирающегося в седло Тихона за плащ и свалил наземь. Завязалась драка.

Варлаам, поспевший к ним, закричал:

– Довольно! Прекратите! Остановитесь! Негоже!

Решительно оттащив ярившегося Мирослава от Тихона, который успел уже поставить под глазом у сына тысяцкого здоровенный синяк, он зло процедил:

– Ты, Тихон, что, малец неразумный?! Что тебя в сечу тянет?! Не наше это дело – мешаться в чужие свары! Льву, не Шварну служим! Пошли обратно! Поглядим, чем дело кончится.

Он едва не силой потащил обоих к краю обрыва. Мирослав молча скрипел зубами и косился в сторону Тихона, который, стиснув в деснице рукоятку сабли, кусал в отчаянии усы.

– Да что мне там, Шварн, Лев! – вскричал он. – Наших, русичей, православных вороги иноземные рубят, вот что!

– Молчи! – оборвал его Варлаам.

На душе у него было гадко, мерзко. Он знал, понимал, что Тихон, в сущности, прав. И думалось с горечью и каким-то недоумением даже: вот он, Варлаам, сын Низини из Бакоты, тоже русич, но до нелепой выходки Тихона ничего не шевельнулось у него в душе, наоборот, он радовался умелым манёврам Болеславовых дружинников. И совсем не понимал он словно, что вот там, под скалами, в эти мгновения простые русские воины, неискушённые в державных хитростях, в кознях Льва, Юраты, галицких бояр, гибнут под саблями и стрелами.

«До чего же мы дошли, до чего пали! Радуемся гибели братьев своих! – размышлял с горечью Варлаам. – Вот потому, что каждый из нас стал как бы сам за себя, и разбегаемся мы пред татарами, потому и разгромил нас сперва Батый, затем Бурундай. Нет в нас горения душевного. И все дела наши – как погоня за ветром!»