Виктор Миронов - Исиза Тан Бул

Женщина окинула палату взглядом. Окошки были узки, как в крепостной стене и освещения от них не было. Но яркий дневной свет просачивался всё-таки сквозь щели ставень, но сумрак вбирал его в себя, отчего внутри царил мягкий радужный полумрак.

– Святая Мать! Сделай так, чтобы первое лицо, какое войдёт в спальный покой, будет лицо заступника и супруга.

Сквозь лёгкую завесу тишины её слуха достиг чей-то голос. Тейя приподнялась на ложе, её груди вздулись и налегли на живот. Она прислушалась, глаз расширился, наконец, радостно вскрикнув, она упала на подушки с золотой бахромой и бархатом.

Тейя узнала голос Амономаха.

Не прошло и минуты, как створки дверей раскрылись, и он появился на пороге. Она закрыла глаза руками, а дрожавшие её губы повторяли, как в лихорадке:

– О, Аштарт! О, Аштарт!

Зрелищем, взволновавшее её взор, являлось прямо-таки сияние лица. Глаза его, будто алмазные, мерцали точно звёзды. Платье на нём было из шёлка, пурпурный цвет подчёркивал необыкновенную красоту поклонника солнца. Рождённый женщиной из свиты Аштарет: статный, чернобровый, горделивый, самый пригожий изо всех мужчин, смотрел он на Тейю с покорностью. Видя, что волнение не покидает её лица заговорил голосом низким и счастливым:

– Привет тебе Исида!

– Я тебя люблю ужасно.

– Я фаворит твой! Мне бы сидеть у порога да в очи твои глядеть. И я любви желаю! Не чужой я тебе – друг верный.

К щекам женщины прихлынула кровь, очи полыхнули огнём. С минуту продолжалось молчанье.

– Будь покоен, ты во мне, как Солнце в храме.

Тейя подняла к небу очи благодаря, что есть на свете человек, который чествует и возвышает её. Но не произнесла она его имя, дабы не навредить этому имени, не дразнить в ком-либо свирепого зверя – зависть. Голова её упала на подушки: всё шире развёрзалась перед нею пропасть историй – без дна и без желания на избавление. Нежное её лицо выражало волю, гордость и силу. Голубка более походила на орлицу.

– Так ты будешь ко мне добра?

Белые зубы женщины сверкнули в улыбке.

– Отчего же мне не быть доброй, – сказала она.

Тейя ещё не называла его сновидцем, это пришло позднее. Сон о воинских сборах, которым он утешал её, являлся недостаточным, чтобы обратить внимание на его притязание сновидца, а об остальных снах, будто бы его посещавших, он не упоминал. Последний разительный сон был значителен по своему замаху замысла. И Амономах выкладывал его. В этот час откровенности женщине случилось выслушать сон, умалчивать о котором он не собирался. Тейя, будучи любопытной женщиной, выслушивала его с живейшим интересом и даже порой чего-то выпытывала. Увлечённая тайной мирта и им прежде взволнованная, она не могла – слушая фаворита – избавиться от боязливости, которую приписывала своей женственности и поэтому старалась её преодолеть. Ведь чувство это имело объективное основание. Она, встревоженная вопиющим «сном» для народа, слушала его. Она признавала необходимость такого сна и как первая слушательница была сном покорена.

Сон – предмет отвлечённой идеи, Амономах рассказывал с закрытыми глазами, негромким, порывисто повышающимся голосом, явно волнуясь и просил Тейю слушать его как можно спокойнее.

– Прошу тебя, не прерывай меня никакими вопросами, не тревожься от сна и не плачь! – говорил он.

– Как можно, Амономах! – отвечала Тейя. – Я знаю, какой мне быть. Я буду спокойна, а как только мне станет не по себе, я вспомню, что это лишь сон и то меня охладит.

– Мне снилось, – начал свой рассказ Амономах, – будто я был на вершине башни, один над народом, что бродил вокруг выси, на которой я стоял. Стопы мои опирались о вечный камень и мысли мои были так же ленивы, как моё тело. Вдруг на меня и на башню упала тень, так будто туча скрыла солнце, а воздух наполнился могучим грозовым трепетом. Когда я взглянул вверх, оказалось, что надо мной кружит огромный орёл, от него-то и падала тень. Меня обдало ветром, птица обхватила меня лапами и, гребя крылами, понесла вверх от земли.

– Это чудо! – воскликнула Тейя. – Но я тревожусь, ведь тебе следовало призвать о помощи.

– Нет! И нет! – ответил Амономах. – И по понятным причинам, ведь вокруг башни не было никого, кто мог бы меня услышать и, ведь у меня захватило дыхание, от того я и не мог закричать.

– Конечно Амономах, ты не мог проявить слабость.

– Мало того, на душе у меня было радостно, мне подумалось, что я давно этого ждал. Обхватив меня когтями перед собой так, что его клюв был над моей головой, а ноги свисали вниз, он склонил свою голову и оценил меня своим широким глазом. Потом он раскрыл железный клюв и сказал: «Не слишком ли крепко сжал я тебя неодолимыми своими когтями? Знай и не тревожься, я слежу за железными когтями, и они не причинят вреда твоей плоти! Горе мне, если я причиню тебе порчу!» Я спросил: «Кто ты?». Орёл ответил: «Я – птица, образ крылатого Солнца. Ты – дитя моего огня, будешь переселён, так решено Эшмуном». – «Но почему?» – спросил я. ««Не спрашивай», – сказал ширококрылый орёл, – вопросов никто не задаёт во вселенной. Такова воля Дуумвира, вопросы за чертогом задают лишь суду Маат – Двух Истин: не мудрствуй, лучше не касайся словом о непостижимости!» После такого предупрежденья сердце моё было полно радости.

– Было ли тебе грустно улетать от земли на орлиных крыльях, и что значит этот сон.

– Я был отнят от Матери Земли и не мог ничего изменить, но мне казалось, что я ожидал этого многие лета. И это ожидание было велико и великим было то, что происходило со мной.

– Я удивляюсь такому чуду! – сказала Тейя.

– Прими во внимание, что после короткого полёта орёл сказал мне: «Погляди вниз, сын мой, на сушу и на море, какими они стали!» И суша была запружена воинственным народом, а море боевыми длинными лонгами. Скоро в облако погрузился со мною орёл и крылья его намокли, но в серо-белой пелене виднелись золотые проблески. На влажных тучных островах стояли в серебренных доспехах сыны неба и воины небесной рати. Они глядели на меня из-под руки Эшмуна, а звери, лежавшие на подушках, поднимали носы и обнюхивали ими ветер моего полёта. Но когда я пролетал мимо их, они опускали носы и опускали глаза. И вот я спросил птицу: «Куда же и на какую высоту ты несёшь меня?» И орёл ответил: «На высоту самую высшую, дитя моё, ибо мне велено доставить тебя к сокровищнице жизни, мира и благословенья, в самый адетон Великого Дворца Эшмуна. На вершине престол величия, который ты будешь каждодневно обслуживать. Ты будешь стоять перед Дуумвиром и отпирать и запирать покои мира, и выполнять всё, что тебе велит престол Абсолютной Сущности! Ты будешь привратником для народа и ключником у народа!» Я сказал орлу: «Если я избран и выделен среди смертных, то так и быть. Это для меня не совсем неожиданно».