Юрий Иваниченко - Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы»

– Так на то они и немцы, чтобы по прусским шаблонам думать, – безжалостно бросил Венцель.

– Вот именно, – впервые усмехнулся Алексей Иванович. – Надеюсь, его сиятельство граф и присный его, Мышлаевский, не запаникуют от первого удара.

– Если что, Юденич подстрахует, – согласился Роман Георгиевич Буровский, неплохо осведомлённый не только в происходящем в Лазистане, но и в Тбилиси, в штабе Кавказской армии.

– А там и увидим, кто кого в мешок посадит, – закончил статский советник.

Курляндия. Тыловой госпиталь в Обертау

– А чья мыза-то? – поинтересовался Кирилл, спускаясь по вытертым мраморным ступеням усадьбы.

– Ка-акой… – с запинкой начал брат, но в силу устоявшейся привычки Арина, та самая «командорская внучка», что вывезла Вадима на лечение из Севастополя, закончила за него:

– Какие-то остзейские графья. Последний хозяин, кажется, молодой. Сейчас где-то на фронте. Ой, прости, – спохватилась она, погладив ладонью по серой щеке Вадима.

Сама же чуть ли не заставляла его бороться с остаточным последствием контузии, – говорить. Говорить, несмотря на то, что первоначальное глухонемое мычание, в котором едва можно было угадать слова, переросло в стойкое заикание, которого Вадим стеснялся, как выпускник прогимназии в новых старших классах.

– А этот граф? – понятливо улыбнулся в усы Кирилл. – Он, часом, не авиатор?

Вопрос был закономерен.

Если на парадной лестнице усадьбы сумрачно глядели на незваных гостей яблоки-медальоны с генеалогического древа старинной фамилии – парадные портреты, начиная с 1550-го, – то уже в вестибюле, в ногу со временем, всё больше были фотографии. По-немецки большие, как иная картина, но вполне жанровые.

Тут молодцеватый усач с острой бородкой барона Мюнхгаузена – и впрямь, «Гаузен», прочитал на медной табличке Кирилл, – скалит молодые здоровые зубы, чуть ли не прямо под совиными глазами авиаторских очков, в шлеме, педантично застёгнутом на все пуговички, затянутом на все ремешки. Скалится, сидя в одноместном гнезде «фармана», на ажурной раме фюзеляжа. Тут он же, но уже на крыле «фармана», с цирковой лихостью ухватившись за расчалки биплана. И, наконец, в знакомой Кириллу форме русского добровольческого авиаотряда, – то бишь если бы не коричневый горшок на голове – кожаный шлем с огромной «мухой», как тогда ещё, в 13-м, прозвали державного орла со шпагой и пропеллером. Типичный болгарский офицер: английский френч при турецких шароварах, на лицо вот только не очень на южанина похож.

Балканская война.

Так, должно быть, домой и не возвращался с тех пор, судя…

– Тут даже аэроплан его гниёт да разваливается до сих пор, в амбаре, на попятном дворе, – кстати заметила Арина.

– Что, правда? – оживился Кирилл едва ли с меньшим энтузиазмом, чем тогда, когда нашёл на завалинке прачечной, позади усадьбы, брата. – Идёмте, идёмте же взглянем!

Лейтенант Императорского воздушного флота тотчас стал похож на только что пришпиленное булавкой насекомое. Вроде бы оставался на месте, памятуя, что сам же и потащил брата с его спутницей в заброшенный регулярный парк усадьбы «немедленно заняться лечебной гимнастикой, и да-да, осмотреть достопримечательности», – но теперь, искушённый куда более привлекательными руинами аэроплана, как будто весь задёргался.

– Мало вы на них насмотрелись? – со смешливым удивлением возразила Арина, но, перехватив взгляд Вадима, сменила тон: – Смотрю, вы как те наши мальчишки – пока не напрыгаетесь на сиденье, пукая губами… – девушка с детской серьёзностью изобразила нечто, отдалённо напоминающее стрекот мотора.

– Вот именно! – обрадовался Кирилл. – Слетаем к Глаше в Питер, и к обеду будем!

Он даже залихватски подкрутил уголки своих «британских» усиков, будто уже репетируя бравое появление перед домохозяйкой Глашей для рапорта.

– Да как же вы слетаете? – облизнув натруженные губы, недоверчиво нахмурилась Арина. – Он там весь плесенью зарос?

– Вот как вы показали, так и слетаем, – как ни в чём ни бывало, подтвердил Кирилл. – Я буду пилот, а Вадим будет мотор, он для этого превосходно заикается. Вадюша, скажи «П»? П… П?..

– Пошёл к чёрту, – с неожиданной лёгкостью произнёс контуженый.

– Ну, ничего, как-нибудь, – подхватил брата под локоть Кирилл.

– Идите вы оба, – запинаясь на смех, отмахнулась Арина. – Сама гулять пойду, а то у меня потом дежурство.

– Что там Ва… вэ?.. – закивал куда-то за спину Кирилла Вадим, когда они остались вдвоём на мощёной тропинке парка.

– Ваше Величество? – обернувшись в сторону станции, по-своему сообразил брат. – Что ему сделается? Здравствует да царствует. Одно слово: «Да здравствует!»

– Д-дэ… Да ну его, – с досадой отмахнулся Вадим, беря брата под локоть. – Как Вэ… Васька как?

Они двинулись в обратную сторону. Кирилл нахмурился, поджал фамильно-пухлые губы и, внимательно посмотрев на брата покачал головой:

– С тех пор, как чемодан его привёз посыльный из «бюро находок» – ничего. Ни слуху ни духу.

Вадим кивнул.

– Сам знаешь, сейчас такое на дорогах творится… – махнув рукой, добавил Кирилл.

Привычки утешать друг друга у братьев не было. Всю жизнь диспозиция «старший и младший» была для них только поводом выяснения, и не столько первенства, сколько большего мужества, – когда синяки не в жалость, а в гордость, а ватка с зелёнкой: «Ну, maman, что вы мне как маленькому?» – унизительна и повод к братнему злорадству.

– На дорогах неразбериха, жандармы мобилизованы в караул, разбой процветает… – продолжил было Иванов-второй, но первый выразительно отмахнулся.

Кирилл улыбнулся. Кривовато, судя по усикам, но всё-таки:

– Да, и я того же мнения. На фронт бежал подлец. Решил небось, что во всю войну ему дальше Маркизовой лужи походов не видать, вот и подался в действующую армию.

Вадим энергично закивал, соглашаясь.

Кивнул и Кирилл:

– Все бегут. И с конюшен, и с дворцов. Даже с благородных пансионов переодетые девицы, как в восемьсот двенадцатом. Да я бы и сам побёг на его месте, ей-богу.

Вадим снова закивал, но будто бы перебил сам себя, учительски подняв палец и с карикатурной строгостью сведя брови:

– Фэ… Фролов?

– Начальник курсов? – догадался Кирилл. – Отец созванивался, и тот успокоил его, что до выяснения всех обстоятельств ни об отчислении из гардемаринских классов, ни об объявлении дезертиром Василия – речи не идёт. И идти не может, – добавил он выразительно.

На что Вадим не менее выразительно перекрестился:

– Сэ… Слава Богу.

– Аминь, – легко согласился брат. – Это бы Ваську куда больше расстроило, чем даже пуля в задницу.

Вадим протестующее поморщился.