Джеймс Фенимор Купер - Пионеры, или У истоков Сосквеганны. Хижина на холме, или Вайандоте (сборник)

– Семьдесят шагов! – воскликнул Ричард. – А вот олень, которого я убил прошлой зимой, был на полтораста шагов, Эгги, да, если не на двести. Я бы не стал стрелять в оленя за семьдесят шагов. Кроме того, помнишь, Эгги, я стрелял только раз.

– Да, масса Ричард, я это помню! Второй выстрел был Натти Бумпо. Вы знаете, сэр, люди говорят, будто Натти убил его.

– Люди врут, черный мошенник! – крикнул Ричард с гневом. – Я ни одной белки не убил за последние четыре года без того, чтобы этот старый мошенник или кто-нибудь за него не приписал этого выстрела себе. Этот свет так завистлив, люди всегда стараются умалить чужую заслугу!

Ричард на минуту остановился и откашлялся, чтобы прочистить глотку, негр же в почтительном молчании продолжал приводить в порядок сани. Квакерские нравы запрещали судье владеть рабами, и Эгги был как бы невольником Ричарда на срок [5] Уничтожение невольничества в Нью-Йорке совершилось не сразу. Когда общественное мнение стало резко высказываться против невольничества, развился обычай покупать услуги раба на шесть или восемь лет, под условием освобождения по истечении этого срока. Квакерам, которым «религиозные убеждения» не позволяли открыто пользоваться рабами, тем не менее поощряли подобное рабство «на срок». Таким образом и «волки были сыты, и овцы целы». и тот, конечно, требовал повиновения со стороны молодого негра. Подождав немного, Ричард продолжал:

– Вот и этот молодой человек, что был в ваших санях, наверное, будет рассказывать всем и каждому, как он спас моих лошадей, хотя, подожди он полминуты, я, действуя кнутом и вожжами, управился бы с ними гораздо лучше, не выворотив саней. Ведь лошади портятся, если их дергать за узду. Что это за молодец, Эгги, – я, кажется, не видел его раньше?

Негр вспомнил намек судьи на подарок и объяснил в коротких словах, что они захватили незнакомца на вершине горы, но умолчал о ране и прибавил только, что он иностранец. В то время было в обычае забирать в сани пешеходов, бредущих по снегу, так что Ричард удовлетворился этим объяснением. Он внимательно выслушал негра и заметил:

– Ну, если парнишка не испорчен темпльтонцами, то, может быть, он, действительно, скромный молодой человек, и так как намерения у него были хорошие, то я им займусь… Может быть, он охотник, а? Эгги, охотник?

– А, да, масса Ричард, – отвечал негр не без смущения, – кажется, охотник.

– Был у него какой-нибудь узел, топор?

– Нет, сэр, только ружье.

– Ружье! – воскликнул Ричард, заметив смущение негра. – Да ведь это, значит, он и убил оленя! Я знаю, что Мармадюк не мог попасть в оленя на бегу. Как это было, Эгги? Расскажи мне все, и я поджарю Дюка прежде, чем он успеет зажарить оленя. Как это было, Эгги? Парень убил оленя, а судья купил его, ха! И взял с собой молодца, чтобы заплатить ему.

Удовольствие по поводу этого открытия привело Ричарда в такое хорошее настроение, что страх негра несколько рассеялся, и, помявшись немного, он ответил:

– Вы забываете, что было два выстрела, сэр!

– Не лгать, черный мошенник! – воскликнул Ричард, подняв бич и подвигаясь к негру. – Говори правду или получишь трепку.

Убедившись, что бича не избежишь, негр сдался. В нескольких словах он рассказал своему хозяину о происшествии, заклиная Ричарда заступиться за него перед судьею.

– Заступлюсь, заступлюсь, малый! – воскликнул тот, потирая руки от удовольствия. – Будь покоен, я слажу с Дюком. Я хотел бы оставить оленя здесь, пусть он посылает за ним сам; но нет, я предоставлю Мармадюку еще похвастать, а затем и накрою его. Ну-ка, торопись, Эгги, я должен помочь при осмотре раны молодого человека. Этот янки доктор ничего не смыслит в хирургии – я держал ногу старика Миллигэна, пока он резал ее.

Говоря это, Ричард уселся на козлы, негр поместился на заднем сиденье, и сани тронулись в путь. Спускаясь во весь дух с холма, Джонс повернулся лицом к Агамемнону, продолжая разговор, так как минутная ссора не помешала восстановлению между ними наилучших отношений:

– Это доказывает, что повернул лошадей я, потому что человек с раной в правом плече не справится с такими бешеными чертями. Я знал это, но не хотел тратить слов с Мармадюком… Но, но, любезные, шевелись!.. Да, да, теперь уже Дюк не будет подшучивать над моим оленем! Выпалил из обеих стволов и попал только в парня, стоявшего за деревом.

Так Ричард спускался с горы. Бубенчики звенели, его болтовня не отставала от них, пока сани не въехали в деревню, где все внимание Джонса было поглощено желанием показать свое искусство женщинам и детям, толпившимся у окон, чтобы поглазеть на въезд своего земельного владельца и его дочери.

Извивавшаяся по склону холма дорога, достигнув его подошвы, шла под прямым углом к деревне Темпльтон. Через быстрый поток был перекинут мост из тесаных бревен. Этот маленький поток, темные воды которого струились по известнякам, выстилавшим его дно, был одним из бесчисленных истоков Сосквеганны, реки, которая впадает в Атлантический океан. В этом месте ретивая четверка мистера Джонсона догнала более спокойных лошадей судьи.

Расставшись с Ричардом, Елизавета взглянула на диск заходившего солнца, медленно исчезавшего за западными холмами. Последние лучи его озаряли вершины гор; ярко освещенные березы почти сливались с белизною снега; силуэты темных сосен отчетливо выделялись на небе; крутые склоны, на которых не держался снег, заблестели под угасавшими лучами. Но с каждым шагом, спускаясь с горы, Елизавета замечала, что они оставляют день за собою. В холодный сумрак долины не проникали лучи декабрьского солнца.

На вершинах восточного ряда холмов слабый свет еще держался, мало-помалу угасая в тучах, собиравшихся вместе с вечерним туманом на горизонте. Замерзшее озеро покрылось тенью. Очертания построек становились туманными и неясными. Дровосеки с топорами на плечах возвращались по домам. Они останавливались на минутку взглянуть на проезжавшие экипажи, снимая шапки перед Мармадюком, фамильярно кивая головою Ричарду и исчезая затем в своих жилищах. Когда лошади свернули в ворота, и Елизавета увидела перед собою холодные каменные стены дома в глубине аллеи оголенных тополей, ей показалось, что вся прелесть горного вида исчезла, как сновидение.

Мармадюк не употреблял бубенчиков, оставаясь в этом отношении верным своим старым привычкам, но сани мистера Джонсона влетели вслед за ним в ворота с шумом и звоном. Дом мгновенно оживился.

Из дверей подъезда выбежала прислуга: две или три женщины и один мужчина. Последний был без шапки, но, видимо, в более парадной одежде, чем обыкновенно. Он был невысокого роста, но атлетического телосложения, с плечами, которые сделали бы честь любому гренадеру. Его низкий рост казался еще меньше вследствие привычки наклоняться вперед, быть может, для того, чтобы дать больше свободы рукам, которые странно раскачивались взад и вперед, когда их владелец двигался. У него было длинное, багрово-красное лицо; маленький вздернутый нос; огромный рот с превосходными зубами и голубые глаза, смотревшие на все окружающее с каким-то привычным презрением. Голова его составляла добрую четверть всей его длины, а коса, висевшая на затылке, занимала еще столько же. На нем был камзол очень легкого сукна с большими пуговицами, украшенными изображением якоря. На ногах он носил башмаки с большими пряжками и синие чулки с белыми полосками.