Алексей Наст - Погибель

Смерть Еремея ужасала. Не верилось в возможность виденного – какие-то неведомые агаряне пришли на русскую землю, своевольствуют сверх всякой меры, сеют смерть и муки. Прав епископ Митрофан, внушая о гневе божьем на русских князей – распри, несогласие, корыстолюбие. Вот и наказание. Разве можно сопротивляться божьему гневу? Абсурд. Отец этого ещё не понял, потому сейчас разбитые дружины, голодные, обмороженные, продираются через леса к Владимиру, и он, Всеволод, среди них…

Известие о поражении нашло Юрия с первыми беглецами. А воины шли и шли, усталые, голодные, похожие на обезумевших животных. Юрий спрашивал о сыновьях. Ему говорили, что князья были живы, когда разбитое войско разбегалось под татарскими ударами, говорили только о гибели рязанского князя Романа и воеводы Еремея.

Пётр Ослядюкович был понурым, узнав о смерти боевого соратника. Юрий тоже долго не мог унять тревожного стука сердца – вот и до него добралась беда – его слуги гибнут на границах, его дружины, окровавленные и не способные к новым битвам, спасаются в промёрзших лесах, словно звери. А нового войска собрать всё никак не удаётся.

Он рассчитывал стянуть в кулак все силы подвластных князей, а вышло по иному – во Владимире скопились смерды с деревень вокруг Суздаля, тысяча из Стародуба, полтысячи булгар из Нижнего Новгорода, Святослав привёл из Юрьева– Польского и Переяславльщины около шести тысяч, а вот сыновья Константина обособились, собрали со своих княжеств до десяти тысяч воинов в Ярославе и уходить в Волги не торопились. Брат Иван большую часть ополчения оставил в Стародубе, а Ярослав, вообще, гонцов не слушает, нашёл время разыгрывать гордыню!

Юрий знал, что при усердии, Ярослав мог собрать с Новгородских земель до двадцати тысяч воинов. Конечно, для обороны западных границ он отбрасывал тысяч пять– шесть, значит, оставалось пятнадцать. Они были нужны позарез.

Воеводы Юрия говорили, что суздальских полков можно собрать до сорока тысяч. С такими силами с татарами воевать по силам. Но не выходит. Зимой пришли, проклятые, зимой. Не успел Юрий наладить связь с Ростиславом Смоленским, Даниилом Волынским и Михаилом Киевским. Словно предвидели, что быстрота удара поможет избежать объединения дружин великих княжеств. По словам прибежавших воинов, татары осаждали Коломну и двигались к Москве. Да что говорить о договоре с другими княжествами, коли свои князья не ведают, что творят, не усиливают друг друга, стягивая дружины в кулак, а дробят и без того малое.

Юрий много времени проводил за городом, на Клязьме, высматривая среди выбредающих из леса воинов сыновей. Наконец, узнал в одном всаднике Всеволода. К нему навстречу, через реку, полетел возок. Княжича сняли с лошади – он уже не мог шевелиться, в конец обмороженный, уложили в сани, укутав волчьей шубой.

Княгиня Агафья, увидев раскрасневшегося от жара, больного Всеволода, среди подушек, в душной княжеской светлице, упала на пол, целовала горячие руки сына, плакала в голос. Юрий смотрел с состраданьем.

Всеволода два дня отпаривали, пока он не пошёл на поправку. У всех отлегло – выживет.

Юрий собрал княжеский совет. Жирослав доложил – Всеволод «вывел» из-под Коломны около шести тысяч больных, обессиленных людей, которых надо ещё лечить, чтобы они опять стали воинами.

Потом примчался гонец от Владимира. Это был удар – он остался в Москве на верную гибель. И тут же повалили толпы селян – татарская махина ползёт по Клязьме, выжигая деревни.

Юрий не решился сказать жене о падении Москвы, лучше, если она узнает о гибели младшего сына, как можно позже, а что Владимир погиб, сомнений не было – не в его характере было прятаться за спины других.

Юрий не знал, что делать – остаться у своей столицы, торопя приход Константиновичей, или, бросив город, вывезя семью в укромное место, самому идти на соединение с племянниками? Он часы проводил на стенах, наблюдая за лихорадочным приготовлением города к обороне, и в душе всё протестовало – разве он может бросить своих людей на гибель? Если придётся уходить, семью он оставит в городе, вместе со свежими силами, с собой уведёт только больных, которые успеют оправиться в дороге и усилят волжское войско.

На княжеском совете, Пётр Ослядюкович убеждал торопить племянников, основные силы отвести к Юрьеву и там ждать, а город оставить на попечение сыновей и его – верного воеводы: «Тогда поганые будут знать, что твои силы рядом, и атаковать столицу, не решатся. А, тем временем, подойдут князья Василько, Всеволод и Владимир Константиновичи».

В этом был резон, но Юрий задавался вопросом: «А, вдруг, они не придут?». И всё больше приходил к решению, самому идти на соединение в Ярославль.

Владимир был хорошо укреплённым городом – с юга река Клязьма, с севера и востока – Лыбедь, высокие валы и крепкие стены, надвратные башни. С запада город был открыт – огромное поле, словно специально для битв, но на этом направлении стояли белокаменные «золотые» ворота, разрушить которые было не по силам никому, даже нечистой силе. Внутри города располагались валы и стены Монахова города, за ними крепкие стены детинца. Владимир к обороне был готов. И Юрий решил уходить. О том огласил на совете.

Вотчинники и сыновья долго переваривали услышанное, но перечить не решились. Всё командование в городе Юрий отдал Петру Ослядю.ковичу, Жирослава забрал с собой.

Когда князь уводил небоеспособную дружину, еле оторвав от сердца плачущую Агафью, все улицы были забиты безмолвным народом – словно он оставлял их на смерть, и сердце великого князя щемило: правильно ли делает? Он взглянул на Жирослава и утвердился: «Правильно!».

Когда восьмитысячное войско ушло из города, ворота наглухо затворились. Тридцатитысячный Владимир с десятитысячным гарнизоном замер в тревожном оцепенении.

Третьего февраля 1238 года с Клязьмы показались чёрные орды татарских всадников.

–Татары-ы-ы-ы-ы!!! – раздирая глотку, закричал дозорный.

«»»»»»»»

Пётр Ослядюкович поперхнулся похлёбкой, расплескал суп на штаны, стал быстро утираться рушником. Сидевшие с ним за столом Семён и Микула застыли с раскрытыми ртами. Наталья охнула и умчалась к себе.

Перед этим, первый воевода, смирив гордыню ( вернулся ведь проклятый Спиридоновский выродок, и тут же к Наташке!), позвал Семёна к себе в усадьбу ( тот пришёл с бездельником Микулой), усадил за стол, позвал Наталью, и начал говорить, говорить, приводя все «за» и «против»: да, Наталья вдова – это всем ясно, да, они любят друг друга, но у Семёна жена и сыновья, как он с этим будет, как? Пётр Ослядюкович хотел, чтобы Семён понял невозможность отношений с Натальей, чтобы при ней признал это.