Юрий Шестёра - Мангазея

– Кстати, Давыд Васильевич, а Мария ваша крепостная или свободная?

Тот усмехнулся:

– Дворовые, Афанасий, свободными не бывают. Вот обвенчаешься с ней – станет свободной.

Тот пристально посмотрел на воеводу, размышляя:

– А знаете, Давыд Васильевич, я, пожалуй, именно так и сделаю.

Воевода озадаченно посмотрел на него, как на чумного:

– У тебя все нормально с головой-то? На кой ляд тебе, спрашивается, сдалась дворовая девка? Мало ли на Руси добрых барышень? Да ведь любая из них за тебя тут же с радостью пойдет, только помани…

– А на кой ляд мне сдались жеманницы, которые как чуть что, так тут же падают в обморок.

– Ты на что это намекаешь? – подозрительно спросил воевода, тут же вспомнив о своей жене.

– Да ни на что я не намекаю, – поморщился Афанасий. – Просто мне нужна преданная и заботливая жена, а Мария-то как раз таковой и будет. Ведь я уже достаточно похолостяковал, и пора бы обзавестись семьей. А сколько я еще пробуду в походах по Сибири, одному Господу Богу известно… Ведь сами же, Давыд Васильевич, понимаете. Да и с сословной точки зрения все в полном порядке – я же не имею даже дворянского достоинства, а лишь сын боярский. Хотя знаю немало случаев, когда и дворяне брали в жены дворовых девок, а то и вообще крепостных. К тому же, как вы правильно заметили, Мария уже через некоторое время будет на сносях. А мне нужен наследник, а не незаконнорожденный ребенок.

– А если родится дочь? – усмехнулся тот. – Тогда, стало быть, вся эта затея пойдет насмарку?

– Еще не вечер, Давыд Васильевич, – будет и сын. А дочь – тоже не помеха.

– Так-то оно так… У меня же, к сожалению, из четырех детей все – девочки, – вздохнув, признался он. – Вначале, после рождения первой дочери, решил, что буду «биться» до наследника. Однако после рождения четвертой дочки махнул рукой – чего, мол, нищету плодить, – и хохотнул, а затем уже озабоченно спросил: – Но ты-то хоть хорошо ли все продумал? Ведь, как мне показалось, эта шальная мысль пришла к тебе лишь только что, во время нашего разговора за шахматами. Или не так?

– Так, Давыд Васильевич, так, – признался и тот. – Однако время еще есть. Но я от этой мысли уже не откажусь.

Тот усмехнулся:

– Знаю, Афанасий, что ты мужик упертый. Ведь правильно говорят умные люди, что достаточно сыграть с человеком лишь одну партию в шахматы, чтобы познать его. Да, признаться, и Мария – девка-то справная. А посему мир вам да любовь!

– Спасибо на добром слове, Давыд Васильевич! – и автоматически вынув из кармана часы, посмотрел на них.

– Это что еще такое? – опешил воевода.

– Карманные часы, – ответил тот, уже поняв свою оплошность, ибо до сих пор не показывал их ему. – А называются они «нюрнбергскими яйцами», потому как изготовляются в баварском городе Нюрнберге.

– И откуда же это они у тебя? – подозрительно спросил воевода, беря часы у Афанасия в свои руки и внимательно разглядывая их, а затем, услышав легкое тиканье в них, приложил и к уху. – Что-то ничего подобного я не видел даже и в Москве.

– Подарок тобольского воеводы при назначении меня начальником отряда для похода на Турухан. А не видели этих карманных часов потому, что их начали изготовлять лишь совсем недавно, и то лишь только в Баварии. И один из вельмож государя Бориса Федоровича Годунова, ныне уже покойного, приобрел их по случаю там лишь самое малое число и преподнес в качестве подарка государю.

– И откуда же это они оказались у князя Троекурова? – продолжал допытываться мангазейский воевода, потрясенный столь щедрым подарком того какому-то безызвестному казацкому десятнику.

– Когда государь посылал того воеводой в Тобольск, то передал ему несколько этих часов, видимо, для одаривания ими своих приближенных, – пояснил Афанасий.

Воевода вздрогнул: «Стало быть, князь возлагает на десятника большие надежды, коль дарит ему столь редкие на Руси часы, коих нет даже у приближенных к монаршему трону. А я-то, дурак, пытался еще приструнить его, не ведая об этом, – корил он себя. – И ежели тот вернется с успехом из похода, то непременно будет обласкан им. Правильно же говорят, что век живи, век учись», – вздохнул он, а вслух уже примирительно сказал, с сожалением возвращая десятнику часы:

– С этой диковиной мы, кажется, разобрались. Тогда, пожалуй, начнем очередную партию?

– Непременно, Давыд Васильевич!

Тот сделал первый ход белыми, и они снова склонились над шахматной доской.

Наконец-то из-за горизонта стал ненадолго показываться край солнца, а затем оно с каждым днем стало подниматься все выше и выше. Кончилась долгая, почти двухмесячная полярная ночь…

Афанасий погладил уже довольно большой живот Марии, лежавшей рядом с ним.

– Было бы очень хорошо, если бы ты, Маша, родила сына, – мечтательно произнес он.

Та прямо-таки расцвела от его ласки:

– Да сын-то и будет, Афонечка!

– Почему ты так уверена? – засомневался тот.

Мария счастливо рассмеялась:

– Ребеночек-то уже толкается ножками, да знаешь как! А так толкать, как говорит бабка Фрося, может только мальчик.

Афанасий усмехнулся ее пророчествам, однако когда снова погладил ее живот, то ясно ощутил довольно сильный толчок в нем.

– Ну что же, пожалуй, пора…

– Что пора, Афоня? – насторожилась Мария.

Тот усмехнулся:

– Под венец идти пора!

– Кому? – не поняла она.

– Да нам с тобой, Маша.

Та опять непонимающе посмотрела на него:

– Как это нам? – И тут ее глаза расширились – до нее наконец-то дошел смысл его слов. – Не может быть! – тем не менее воскликнула она, боясь поверить в нежданно свалившееся на нее несбыточное счастье.

«Да разве же возможно такое? – предательски нашептывал ее внутренний голос. – Не может быть, не может быть…» – молотом стучало у нее в голове, и она с мольбой во взгляде глянула на него, словно умоляя подтвердить то чудо, о котором, как показалось ей, она только что услышала.

Афанасий же погладил ее русые волосы, настолько длинные, что те разметались по всей подушке.

– Ты не ослышалась, Маша, – видя ее потрясенное состояние, сказал он, поставив себя на ее место. – Я действительно предлагаю тебе стать моей женой.

Та все еще непонимающими глазами глянула на него, а затем, уронив голову на его грудь, разрыдалась. Афанасий же только гладил ее по голове, давая ей возможность излить свои чувства.

«Каким же все-таки потрясением оказалось для нее мое предложение?! – подумал он. – Я же, конечно, предполагал нечто подобное, но ведь не настолько же! – И усмехнулся про себя. – Девчонка, совершенно беззащитная, безоглядно влюбилась в меня, человека, которому прислуживала, не думая о возможных последствиях. И даже когда поняла, что забеременела, то ни разу не упрекнула меня в этом, решив, видимо, что как будет, так и будет. И вдруг я, как бы между прочим, предлагаю ей стать моей женой. С ума же сойти можно…»