Юрий Шестёра - Мангазея

– Это почему же? – искренне удивился тот.

– Так ведь ты же теперь будешь отвечать за все, что может случиться с твоим отрядом!

– А как же! – снова рассмеялся тот над ее страхами и успокоил: – Я же, Маша, нахожусь на государевой службе, и мне положено отвечать за людей, подчиненных мне. Понимаешь?

Та неуверенно кивнула головой, все же боясь за него, а затем, все еще страшась его возможного гнева, все-таки спросила:

– А что вы будете делать на Турухане?

– Облагать самоедов ясаком, – как о само собой разумеющемся ответил тот.

– А ежели они не захотят платить его, этот самый ясак?

Афанасий усмехнулся:

– Тогда будем заставлять силой.

– Но ведь это же война, Афоня! – ужаснулась Мария, в страхе прижав к груди кулачки. – Тебя же ведь могут тогда и убить!..

– Это навряд ли. У нас ведь ружья, в то время как у самоедов – лишь луки со стрелами. Да вот еще думаю установить на одном из дощаников пищаль.

– А это что такое? – с затеплившейся надеждой спросила она.

– Небольшая пушка, стреляющая железными ядрами, – пояснил он и уточнил: – Правда, не очень большими, всего в фунт [36] Фунт – русская мера веса, равная 409,5 г. весом.

– Ну и что? Поставь, Афонечка, обязательно поставь ее, эту самую пищаль! – взмолилась та.

Он внимательно посмотрел на нее.

– Что это тебя вдруг потянуло на ласкательное обращение ко мне?

Та потупилась.

– Понимаешь, чем ближе время моего разрешения от бремени, тем мне все больше и больше хочется обращаться к тебе именно так. – И как раз в это время ее живот заметно дернулся. – Видишь, как наш Мишутка буянит – стало быть, на волю просится… – счастливо рассмеялась она. – А вот ежели бы ты ненароком и назвал меня Машенькой, то я бы, ей-богу, и не обиделась, – лукаво глянула она на него.

– Всему свое время, – неопределенно заметил Афанасий. – Вот через год вернусь из похода, там и посмотрим…

Глаза Марии наполнились ужасом.

– Через год?! – в смятении воскликнула она. – А как же я, вернее, мы с Мишуткой?!

– Будешь ждать меня, как и все жены служилых людей, – пожал тот плечами.

– Так то же жены…

Афанасий непонимающе посмотрел на нее, а затем рассмеялся:

– Не волнуйся, Маша! Мы же ведь обязательно обвенчаемся с тобой еще до рождения дитя, как я тебе и обещал. Ведь у моего сына должен же быть законный отец. Неужто забыла?

Та горячо обвила его шею руками.

– А жить будете в этой самой комнате. – Мария завороженно посмотрела на него. – Деньги же на ваше пропитание я тебе оставлю, ибо в походе они мне будут не нужны. Ведь там я буду питаться на казенный счет, – усмехнулся он.

– Да много ли нам будет надо, Афоня? Я же ведь питаюсь с барского стола, – пояснила она.

– Э нет, так дальше дело не пойдет! – Мария настороженно посмотрела на него. – Ведь ты же после нашего венчания будешь уже мужней женой, – пояснил уже он. – Стало быть, ты уже не будешь дворовой девкой и быть у кого-то в услужении, а будешь вести наше хозяйство и ухаживать за нашим дитем. А посему без денег тебе никак не обойтись.

– Стало быть, я буду хозяйкой этой комнаты? – с загоревшимися глазами спросила она.

– Конечно, – усмехнулся ее энтузиазму Афанасий.

Мария обернулась, словно пытаясь охватить взглядом всю комнату, хотя в ней была полная темнота.

– Ты что, разве не видела ее? – рассмеялся тот. – Ведь уже, почитай, более полугода убираешься в ней.

Та снисходительно посмотрела на него, как на человека, далекого от жизни:

– Я, Афоня, действительно убиралась в ней, но, заметь, как прислуга, а теперь вот хочу посмотреть на нее уже глазами хозяйки.

«Вот это поворот! – удивился тот. – Похоже, я присутствую при рождении как бы нового человека. Вот, оказывается, что значит для бабы слово “хозяйка”. Ну и ну…»

– А за деньги не беспокойся – лишние не потрачу. И хотя у меня своих-то денег никогда и не было, однако Кузьма, наш дворецкий, иногда посылал меня в лавки в посаде за кое-какими покупками. Так я отчитывалась перед ним за каждую полушку [37] Полушка – мелкая медная монета в четверть копейки. .

– Это, конечно, хорошо, но теперь-то у тебя будут совсем другие деньги. Во всяком случае, не медная мелочь. – Мария со страхом посмотрела на него. – Я ведь оставлю тебе все мои деньги, которые есть у меня.

– И где же, Афоня, я буду их хранить?! – упавшим голосом спросила она.

– Разберемся! Но позже. А завтра же не забудь узнать у бабки Фроси стоимость подвенечного платья, хотя бы примерную, и не забудь взять у меня деньги на него, но с избытком – мало ли чего… Время-то не терпит, – и погладил ее по животу.

Мария счастливо рассмеялась:

– Глупенький ты мой. Да ведь деньги-то будут нужны только тогда, когда платье будет уже готово. Да и хорошую портниху притом надо будет еще найти. Ведь далеко не каждая сможет сшить подвенечное платье так, чтобы скрыть особенности моей фигуры, как сказал ты, – пояснила она.

– Это все ваши с Фросей бабьи дела, а вот аванс никогда не помешает. Уж это я точно знаю. Ну все! Давай-ка спать.

– Мне опять идти в девичью комнату? – дрогнувшим голосом спросила она.

– Еще чего! – с недоумением посмотрел он на нее и, уловив смысл ее вопроса, усмехнулся: – Грей-ка лучше отца своего дитяти. Вы же, бабы, ох, какие жаркие…

Мария прижалась к его сильному, такому дорогому телу и тихо заплакала от счастья.

Воевода, вздохнув, поднял голову от шахматной доски.

– Меня, Афанасий, уже не удивляет ничья с тобой. Хотя, признаюсь, хотелось бы все время выигрывать. И не только в шахматы, – коротко улыбнулся он.

– Естественное желание любого игрока, Давыд Васильевич, – согласился тот. – На нем-то как раз и основано вовлечение людей в азартные игры. Ведь те как раз и пытаются непременно отыграться, надеясь на удачу, и в конце концов проигрывают все, что у них есть, а точнее сказать, до нитки.

Воевода снова вздохнул.

– Знакомое дело. У нас здесь, в Мангазее, тоже завелись любители поживиться на игре в зернь. А вовлекают в эту азартную игру в основном стрельцов, обирая их, как ты сказал, до нитки. Они же ведь пришлые, временные люди, присылаемые сюда лишь на год. Оберут их, и будь здоров – ищи-свищи… Пытаюсь бороться с этим злом, однако это дело пытается покрывать Курдюк Давыдов, письменный голова, занимающий со своей челядью другое крыло воеводского двора. Стало быть, непременно имеет какой-то свой интерес в этом деле, – горько усмехнулся он.

Афанасий же молчал, не желая быть вовлеченным в распри местных воевод.

– А твои казачки, как докладывали мне, вроде как не увязли в этом болоте. Небось твоя работа? – удовлетворенно заметил воевода.

– Не только, Давыд Васильевич, – скромно заметил тот. – Это следствие вашего предупреждения, которое вы сделали в день моего приезда в Мангазею. А, как говорится, кто предупрежден, тот вооружен.