Юрий Шестёра - Мангазея

– Ну что же, Афанасий, обо всем мы с тобой уже переговорили, так что с Богом!

– Спасибо вам, Давыд Васильевич, за все!

– Полноте, Афанасий! Ведь общее дело делаем во славу Руси нашей, – с чувством произнес тот и осенил его крестным знамением.

Афанасий повернулся к Марии, которая со смешанным чувством тревоги и гордости за мужа смотрела на него. Поцеловал сына, который своими ручонками тут же попытался вцепиться в его бороду, затем жену, которой хотелось со всей женской страстью прижаться к нему, но она тем не менее помнила о том, что кругом полно людей, и потому лишь сдержанно ответила на его поцелуй. Затем повернулся к воеводе:

– Прошу вас, Давыд Васильевич, позаботиться о моей семье. В случае чего, конечно…

– Не беспокойся, Афанасий! Как-никак, а я же все-таки крестный отец твоего первенца. Или запамятовал? – улыбнулся воевода.

– Такое не забывается, Давыд Васильевич!

И еще раз глянув на Марию и сына, повернулся, и, сделав пару шагов вперед, скомандовал:

– Отряд! По дощаникам!

Затем направился к головному, на носу которого торчал ствол покрытой кожаным чехлом пищали.

– Доброго пути!

– Возвращайтесь с победой!

– С вами Бог! – раздавались громкие напутствия из толпы провожающих.

И вдруг раздался торжественный колокольный звон.

Ратники в едином порыве, воодушевленные этим Божьим напутствием, разом сдернули головные уборы и истово перекрестились.

Афанасий, надев кунью шапку с бархатным верхом, в последний раз глянул на Марию, которая со слезами на глазах, прижав левой рукой к своей груди сына, правой отчаянно махала ему. «Прощайте, дорогие мои!» – прошептал он, махнув ей рукой, а затем громко подал команду:

– Отчаливай!

Ратники оттолкнули дощаники от берега шестами, а гребцы на их носовой части налегли на весла – ведь они должны были плыть против течения, которое хотя, конечно, и ослабело после бурного весеннего паводка, однако было еще довольно сильным.

– Ставь паруса! – громко подал Афанасий новую команду, вспомнив добрым словом кормщика Тихона.

И когда те наполнились попутным ветром, выгнувшись дугами, дощаники медленно поплыли вдоль берега, где течение было более медленным, чем на стрежне, вверх по реке.

Дощаники прошли устье речки Мангазейки, и златокипящая Мангазея осталась за их кормой. Впереди их ждали неведомые пути к Турухану.

Проводник Копылов, назначенный в отряд по рекомендации воеводы Жеребцова и уже побывавший на Турухане, а летом прошлого года вернувшийся оттуда в Мангазею, повернулся к Афанасию, стоявшему вместе с толмачом тут же, на носу дощаника у пищали:

– Как думаешь, Савельич, а не перейти ли нам сейчас к другому берегу реки?

Тот удивленно посмотрел на него:

– А зачем это, Тимофей?

– А затем, что вскоре Таз-река будет поворачивать вправо и ее стрежень подойдет близехонько как раз к берегу, вдоль которого мы сейчас и идем. А это будет означать, что ее течение здесь усилится, препятствуя продвижению наших дощаников. В то время как у того берега оно будет как раз наоборот, поменее, чем у нашего даже и сейчас.

Афанасий задумался, а затем возразил:

– Ты, Тимофей, конечно, прав, но не совсем. – Тот непонимающе посмотрел на начальника отряда. – А дело в том, – пояснил он, – что после поворота реки попутный ветер станет для нас, почитай, почти что боковым и наши дощаники уже не смогут тогда идти под парусами, потому как нашим парусам нужен лишь способствующий, то бишь попутный, ветер. – Тот глянул на парус, выгнутый попутным ветром, и согласно кивнул головой. – И придется нам тогда идти вверх по реке, уже отталкиваясь от дна шестами, благо что у берега, слава Богу, не так уж и глубоко. А вот идти против течения на наших немногих веслах будет себе дороже. И главное, в этом случае нам волей-неволей придется снова возвращаться к этому же берегу, чтобы попасть в первый большой правый приток реки, ведущий к волоку на Турухан, которым вы возвращались в Мангазею. – Тот снова согласно кивнул головой. – Но, заметь, преодолевать стремнину придется уже лишь на одних веслах, и потому отнесет она нас назад своим быстрым течением на версту, а то, глядишь, и на все две. А, кроме того, ты ведь говорил, что Таз-река часто разветвляется на протоки, и как нам, спрашивается, в этом случае перейти на противоположный берег? А посему нам надо держаться именно этого берега, чтобы не пропустить этот самый нужный приток, а затем не плутать по реке туда-сюда в поисках его.

Тот удовлетворенно глянул на него:

– Теперь-то я окончательно уверился в том, что наш отряд, несмотря ни на что, благополучно доберется до Турухана.

– Это почему же? – заинтересованно спросил Афанасий.

– Да потому, что у тебя, Савельич, голова-то светлая!

Ивашка, молодой казачок, старавшийся все время находиться поближе к начальнику отряда, восторженно посмотрел на него.

Тот же скептически усмехнулся:

– И на том, Тимофей, спасибо… – А затем поинтересовался: – А как, кстати, называется этот самый приток, ведущий к волоку?

Проводник смутился:

– Честно говоря, не знаю, Савельич. Ведь когда мы спускались от волока по нему к Тазу-реке, то не встретили на его берегах ни одного чума самоедов.

– Худосеем прозывается эта речка, – пояснил молчавший до сих пор толмач.

– Откуда же знаешь, Ябко? – с некоторым недоверием спросил Афанасий.

– Когда мы уже давно, когда я еще был мальчонкой, – и вопросительно посмотрел на него: – Я понятно говорю, начальник? – и когда тот согласно кивнул головой, продолжил, – кочевали своим родом по тундре со стадом олешек, то один раз и вышли к этой самой широкой речке, через которую переправиться на другой берег уже так и не смогли. И наш старейшина называл ее именно так – Худосей. А он ведь не в первый раз бывал у ее берегов, – пояснил толмач.

– Спасибо тебе, Ябко, за подсказку!

– Да не за что, начальник! – ответил тот и, польщенный его похвалой, расплылся улыбкой на своем раскосом лице.

– А вот скажи-ка мне, Ябко, зачем это вы перегоняете стада оленей на такие большие расстояния?

Тот непонимающе посмотрел на него:

– Так ведь там, ближе к Студеному морю, летом мало гнуса. – Афанасий понимающе кивнул головой и усмехнулся про себя, вспомнив, как дикий олень спасался от гнуса на берегу Тазовой губы. – Да к тому же и ягель там в это время посочнее будет. А осенью, – продолжил Ябко, – перегоняем олешек обратно, когда уже и здесь становится его меньше.

– Еще раз спасибо тебе, Ябко, за подсказку, – и повернулся к проводнику: – Ну что же, Тимофей, стало быть, и будем с Божьей помощью добираться до этого самого Худосея.