Поль Д'Ивуа - Вокруг света с десятью су в кармане

– Как, – сказал Буврейль, – важное лицо, которое мы ожидали, – это вы?!

– Я самый! Ни слова, прошу вас, – отвечал дон Хозе, – дело идет о моем будущем.

– Я вас не выдам, у меня на это есть несколько причин, которые вам хорошо известны, и еще одна, которой вы не знаете. Я вам нужен, вы мне нужны, вот и прекрасно.

– Что вам от меня нужно?

– Меня хотят удалить с этого корабля, а мне очень нужно на нем остаться; оставьте меня при себе, хотя бы в качестве слуги, и этого довольно.

– Это легко сделать.

– Примите к сведению: здесь не допускают, чтобы я назывался своим настоящим именем. Меня называют Лаваредом, – сказал он с улыбкой, похожей на гримасу.

– Великолепно.

И дон Хозе тотчас же исполнил обещание.

Из этого сообщения молодой англичанки Лаваред мог заключить только следующее: между этими двумя людьми существовала какая-то таинственная связь; но как узнать, какая именно?

Одно было ему ясно: пароход «Лоран» увозил двух врагов вместо одного, и это осложняло его положение.

Если бы Лаваред и знал биографию дона Хозе, это его не успокоило бы. Дон Хозе был одним из искателей приключений, не имевших родины и ни перед чем не останавливавшихся.

В Париже ему нужно было жить. Когда он истратил деньги, привезенные оттуда, и потерял небольшой кредит, которым так легко пользуются в Париже иностранцы, начался целый ряд темных дел.

Прежде всего Хозе начал эксплуатировать доброту и сострадание многочисленных уроженцев Кастилии, нашедших убежище в Париже. Но они были не богаты, и этот источник скоро истощился.

Родственница, с которой он виделся на Азорских островах, помогала ему некоторое время. Но вскоре ей пришлось подумать о себе, чтобы не остаться нищей.

Дон Хозе присоединился к некоторым иностранцам, занимавшимся темными делами, и проник в игорные дома, где и проявлял свое искусство в разных недостойных делах. Немного плутовства, попрошайничества, долги, непорядочность – с такими данными путь делается скользким. Наш знакомый не устоял и скоро погрузился в мошенничество.

Жертвой его был ростовщик, дававший деньги под большие проценты. Но это было подставное лицо вместо другого спекулянта, который эксплуатировал страстных игроков. Этот ростовщик был не кто другой, как господин Буврейль, мастер на все руки, которого трудно было провести.

В это время Хозе звали просто Мирафлор. Может быть, это было его имя, а может быть, название его села – этот вопрос еще не выяснен. Когда Буврейля спросил один из соотечественников Хозе о том, что делает авантюрист, тот ответил:

– Если ваш друг будет так продолжать, то он кончит тюрьмой.

И действительно, дело клонилось к этому, так как Буврейль довел его до тюрьмы. Мирафлор нашел свой псевдоним, под которым мы его теперь встречаем. Испанский слух, польщенный его звучностью, признал это имя, и Буврейль невольно окрестил этого мошенника. Вот каким образом дон Хозе превратился в дона Хозе-Куррамазаса-и-Мирафлор, гражданина одной из южноамериканских республик.

Таково было положение дела. Ясно, что Буврейль держал мошенника в руках. Но на «Лоране» дон Хозе был ему нужен, и общий интерес скоро связал этих двух достойных людей.

В то время как пароход двигался от тридцатого градуса северной широты к тропику Рака, направляясь к линии экватора, Буврейль познакомил своего нового компаньона со своим неприятным положением. Обдумав внимательно, дон Хозе сделал следующее верное замечание:

– На пароходе пока все идет хорошо. Вы состоите при мне в качестве слуги и можете быть спокойны до конца переезда. Но с той минуты, как мы выйдем на берег в Америке, я делаюсь важной особой, и вы можете на меня смело рассчитывать.

– Я буду вам очень благодарен.

– Но я помню, что во время нашего маленького недоразумения в Париже товарищ прокурора сообщил мне, что приговор к заключению на несколько месяцев за просрочку, считающуюся по вашим законам преступлением, тем не менее оставляет меня вашим должником.

– Стоит ли говорить об этом, – заметил небрежно Буврейль.

– Напротив, будем говорить, – подчеркнул дон Хозе. – Ваш адвокат даже напомнил мне о том, что я ваш должник, и это была одна из причин, заставивших меня покинуть этот негостеприимный город. Не думаете ли вы, что следовало бы погасить этот долг?

Буврейль попался.

– Я очень рад… но вы, конечно, знаете, что у меня нет под рукой нужных бумаг… они в Париже.

– Достаточно было бы простой расписки, – холодно сказал Хозе. – Подумайте.

– Мы это сделаем по приезде.

– Тогда будет дороже.

– В самом деле?

– Конечно… нам нужно будет избавиться от вашего врага, что вызовет лишние расходы.

– Какие расходы?

– Даже в экваториальных странах выстрелы из револьвера оплачиваются отдельно.

– Но я не требую его смерти! – заметил осторожный Буврейль.

– Полумеры ни к чему не приводят; уверяю вас, что экономия здесь неуместна.

Дон Хозе начал выказывать себя в настоящем свете; по правде говоря, он нагонял страх на Буврейля – этого утонченного мошенника, операции которого не переходили законных пределов. Пределы эти, как известно, заходят довольно далеко, и закон прикрывает много не особенно красивых деяний.

«Лоран» приближался к экватору. Переход через эту воображаемую линию составляет для матросов праздник, известный всем, кто хоть немного плавал. Лаваред и Мирлитон говорили об этом, как вполне осведомленные люди.

– Странный обычай, во всяком случае, – сказала мисс Оретт.

– Если традиции могут служить оправданием, то он вполне извинителен, так как этот обычай существует очень давно. Может быть, это измененный языческий обряд, подвергнувшийся отчасти влиянию католицизма. Некоторые думают, что это остатки языческого культа, неопределенная религия народа-мореплавателя, имеющая отношение к поклонению солнца.

– Но я читала, – заметила молодая девушка, – что этого обычая не было у спутников Христофора Колумба; это не доказывает древности его происхождения.

– Однако древнейшие из наших моряков упоминают о нем. Жан де Лери, отправившийся из Гонфлера в Бразилию в тысяча пятьсот пятьдесят седьмом году, говорит о нем как об обычае, существовавшем уже у первых исследователей, вышедших из Гавра и Дьеппа задолго до него. Другой мореплаватель, Сушю де Ренефор, написавший в тысяча шестьсот восемьдесят восьмом году «Историю Индии», описывает тропические крестины так же, как они происходят в наши дни на всех военных и коммерческих судах.

Сэр Мирлитон тоже вступил в разговор:

– Господин Лаваред прав, дитя мое, и я думаю, что мы унаследовали этот обычай от нормандцев – не от теперешних наших соседей и не от пришедших в Англию с Вильгельмом Завоевателем, но от «людей севера», появившихся в качестве пиратов поблизости нашего канала, который французы называют Ла-Маншем.