Синтия Хэррод-Иглз - Подкидыш

На шее Элеонора носила бесценную нитку черного жемчуга, привезенную с другого конца света каким-то предприимчивым торговцем. Роберт купил её для жены за сумму, которую ей так никогда и не назвал. Талию женщины, все еще тонкую, несмотря на множество беременностей, стягивал золотой пояс, изукрашенный жемчугом и лазурно-голубой эмалью; с пояса на золотых цепочках свисали крест из слоновой кости и неизменный молитвенник, подаренный Элеоноре лордом Ричардом. Плащ она надела алый, отороченный чернобурками, который тоже получила в дар от отца нового короля.

Кафтан Эдуарда, доходивший ему до колен, был, как и платье матери, сшит из черного бархата и тоже оторочен горностаями. Щедро подбитое на плечах и груди ватой, в талии это одеяние было туго стянуто золотым кушаком. Рейтузы на Эдуарде были из голубого шелка, а туфли оканчивались наимоднейшими острыми носками чуть ли не в три дюйма длиной, что очень мешало молодому человеку садиться на коня и слезать с него. Двое пажей щеголяли в ливреях с изображением белого зайца на груди и в красновато-коричневых плащах с черно-белыми гербами рода Морлэндов. Горничные были одеты просто, но достойно – в платья из черной шерсти и белого полотна. Волосы женщин были убраны под скромные чепцы. Все было самым лучшим, Морлэнды выглядели так, как и должны выглядеть люди их положения – богато и элегантно.

У ратуши они поручили своих лошадей заботам подскочивших грумов и проследовали на свои места. Пажи почтительно усадили Морлэндов за второй стол. За первым сидели лишь вельможи и высшие сановники города, так что оказаться за вторым столом было высокой честью: Морлэнды находились почти рядом с новым королем и его ближайшими сподвижниками; до Элеоноры порой доносились даже обрывки их разговоров. Пир шел своим чередом, одно блюдо сменялось другим, одна перемена – другой, и все время звучала музыка. Слух гостей услаждало также пение десяти менестрелей и хора из четырнадцати мальчиков. Когда обед закончился, присутствующих пригласили по одному подойти к королю и представиться Его Величеству.

Когда настала очередь Элеоноры и женщина, присев в глубоком реверансе, встретилась глазами с молодым Эдуардом, она вдруг обнаружила, что вся дрожит. «Да, – внезапно промелькнуло у неё в голове, – это и правда король!» Превознося красоту этого златокудрого синеокого гиганта, молва не преувеличивала – скорее, наоборот, он был даже более прекрасен, чем можно передать словами. Но самое главное – у него было живое, теплое, отзывчивое, умное лицо! Эдуард заглянул Элеоноре глубоко в глаза, точно пытаясь понять, что представляет собой эта женщина; весь он лучился чувственным обаянием, что делало взгляд его голубых глаз больше похожим на материнский, чем на отцовский. И все-таки в Эдуарде было что-то от Ричарда, что-то честное и открытое, что-то такое, что понуждало людей верить ему и повиноваться.

Король протянул Элеоноре руку, помогая подняться, и не выпустил её пальцев и после того, как она выпрямилась.

– Я много слышал о вас, мадам, – любезно произнес он. – Я знаю, что вы были другом моего отца и что, когда он обратился к вам за помощью, вы не обманули его ожиданий. И еще я знаю вас как мать двух наших самых храбрых солдат, отдавших жизни в сражениях за дом Йорков. Но чего мне не говорили, так это того, что вы женщина необыкновенной красоты. – Глаза короля прищурились в улыбке, а зубы сверкнули ослепительной белизной. Элеонора непроизвольно улыбнулась в ответ, прежде чем осознала, что делает. «Так вот как у него это получается», – подумала она, вспомнив рассказы о его галантных похождениях. Но Эдуард уже стал серьезным.

– Мы оба знаем, что это такое – терять дорогих людей, – проговорил он. – Примите мои глубочайшие соболезнования и мою благодарность за двух прекрасных молодых людей. Они отдали свои жизни не напрасно.

Элеонора признательно склонила голову и потом сказала:

– Ваша светлость, когда-то я пообещала вашему отцу, что если с ним что-нибудь случится, я буду хранить верность вам. Сейчас я предлагаю вам свои услуги, как когда-то предложила ему.

– Я принимаю их и весьма вам признателен. Да благословит вас Господь.

Элеонора еще раз присела в реверансе и отошла, охваченная каким-то странным чувством. Сердце её тихо замирало – как тогда, когда она приобщалась к таинству святого причастия. Да, это была полная капитуляция. В этот миг женщина добровольно, без всякого принуждения связала себя обещанием служить молодому королю. Ну что же, в каком-то смысле она была на его стороне уже давно, поскольку поклялась в верности его отцу – и теперь просто подтверждала эту клятву, не давая никаких новых обетов. Преданность Ричарду, естественно, значила и преданность Эдуарду; но интересно было бы покопаться в собственной душе – если бы Эдуард не был Эдуардом, так ли легко отдала бы ему Элеонора свое сердце?

В 1463 году Изабелле исполнилось двадцать шесть, и она все еще не была замужем. Уже десять лет прошло с тех пор, как трагически погиб Люк Каннинг, за все эти годы Изабелла даже ни разу не была вновь помолвлена; она уже начинала верить, что ей удалось добиться невозможного – остаться в девицах и все еще пребывать в отчем доме. В сердце Изабеллы по-прежнему жила любовь к веселому, крепкому парню, сумевшему пробудить в ней страсть, и какое-то время, когда боль потери была просто нестерпимой. Изабелла подумывала, а не уйти ли и впрямь в монастырь; но пролетали годы, и Изабелле становилось все труднее воскресить в памяти образ Люка. Зато молодая женщина постепенно вспоминала, что в жизни есть и другие радости – она любила вкусно поесть, любила танцевать, любила сломя голову скакать верхом по вересковым пустошам, любила соколиную охоту.

Враждебность, с которой Изабелла относилась к матери, постепенно почти прошла, хотя и не умерла в душе молодой женщины окончательно, зато Изабелла неожиданно обнаружила, что ей нравится бывать в обществе других людей. Особенно она любила верховые прогулки вдвоем с Джобом и соколиную охоту с Эдуардом или молодым Джоном. Вообще, Изабелла предпочитала мужскую компанию женской, но очень подружилась с Дэйзи, когда та появилась в доме, да и маленькие дети вызывали в душе Изабеллы живейший отклик. Молодая женщина часами играла с Недом и Ричардом, а малышка Сесили вечно семенила рядом с ней, уцепившись за её юбку. В детях было что-то чудесное – они больше походили на животных, чем на людей, такие же беспомощные, доверчивые и преданные. Они не прятали своих чувств и никогда не замышляли ничего дурного.

Так что теперь Изабелле совсем расхотелось постригаться в монахини. С другой стороны, замуж ей тоже не хотелось – её пугало, что надо будет покидать родной дом с каким-то чужим человеком и заниматься с ним тем, чем она с таким восторгом занималась с Люком. К тому же, хотя с чужими детьми и было очень приятно поиграть, но иметь собственных казалось ей страшной обузой. Перед глазами у Изабеллы стоял пример Дэйзи, которая совсем недавно, пройдя через ужасные, мучительные роды, с трудом произвела на свет ребенка, мальчика, умершего всего неделю спустя, испытав всю эту боль и страдания непонятно зачем – глупо и бессмысленно, считала Изабелла.