Геннадий Андреев - Белый Бурхан

Бабый хмыкнул и увел глаза в сторону: монгол был прав.

Всего четыре комплекта Ганджура продала Лхаса бурятам. Тибетская казна не принимала русских золотых монет нового чекана с царственным орлом, и их пришлось переплавлять в слитки, равные по весу каждому тому. Так было изготовлено четыреста тридцать два слитка, на которые ушло сто сорок пудов золота, что сразу же сделало новые русские империалы редкостью.

В Лхасе на русского орла никто не посмотрел, хотя и не все монеты расплавились полностью: ламы страны богов остро нуждались в золоте, и торговля святыми символами не очень смущала их. И хотя дорога в Тибет по-прежнему оставалась закрытой для миличасов-чужеземцев, для купцов ее открыли по личному распоряжению одного из лам-правителей страны Ти-Ринпоче. [45] Ти-Ринпоче был заместителем далай-ламы по светским делам. И позднее, когда англичане вошли в Лхасу и Тубдань Джямцо был вынужден покинуть Тибет, этот высокий лама подписал с захватчиками печально знаменитый Лхасский договор — позорнейший акт начала XX века. (Примечания автора.)

Вот так и случилось, что если раньше в Тибет мог войти только паломник-накорпа, то теперь шли караваны, охраняемые солдатами. Разбой в пустынных землях Гоби, Амдо и Цайдама стал обыденным делом, вооруженные отряды голаков и тангутов плодились. Но Лхаса берегла свое золото: охранные войска были утроены, пограничные посты выдвинуты к караванным тропам, оседланы перевалы. Немытые люди в грязных вонючих шубах хватали и грабили всех, кого должны были охранять. Но золотые караваны не трогали — за них наказание было неотвратимым, скорым и ужасным. Потому и прошел невредимым бурятский золотой караван. Самым же поразительным во всей этой истории было то, что отряды разбойников и близко не подходили к золотому каравану, хотя пять до него и семь после него были разграблены начисто!

Так четыре комплекта Ганджура попали к бурятам. Но эта покупка опустошила кассы дацанов, и было решено два комплекта драгоценных книг перепродать калмыкам за еще большую цену.

— И их продали? — спросил Бабый. Цэрэниш пожал плечами:

— Я точно не знаю, но слышал от надежных людей, что двести шестнадцать книг не попали ни в Иволгинский, ни в Агинский дацаны. Других же крупных монастырей у бурятов нет.

— А пятый комплект, который здесь, в дугане?

— Пятый нам достался даром. Он незаконный.

— Подделка?

— Нет, он отпечатан с тех же досок и в то же время, что и первые четыре. Я был одним из трех ховраков, которые его печатали по ночам и прятали отдельными листами под досками пола. А потом так же, частями, переправляли домой… Здесь, в дугане, сада Мунко собрал все листы в тома и переплел их в доски и ткани. Переплеты разные, как и листы, но это настоящий Ганджур!

Вошла женщина, по-видимому жена Цэрэниша, принесла на деревянном блюде дымящийся бухилер, вопросительно посмотрела на старика. Но тот отрицательно покачал головой:

— Нет, Должид. Наш разговор не для женских ушей. С мясом покончили быстро. Даже сада Мунко не устоял перед ароматным куском, хотя зубов у него не было и мясо приходилось подолгу мять деснами.

— Кто же провел караваны с золотом и книгами?

— Кто-то из Агинского дацана. Мне называли имя, но я его не запомнил. Цэрэниш сокрушенно развел руками — Не тем у меня голова забита, лама! Я ведь вскоре после этой истории удрал из дацана и сменил имя…

— Может, Туманжаргал провел караваны? — спросил Бабый.

— Нет, он вывозил незаконный Ганджур. Да и нет у него таких связей с голаками и тангутами, с доньерами и стражниками.

— Караваны провел Баянбэлэг! — твердо сказал сада Мунко. — Он сам был бандитом-голаком, и только ему могли поручить такое дело! Потом его ширетуй Жамц убрал с дороги…

Утро для Бабыя было хорошо уже тем, что давало возможность взять в руки первый из ста восьми томов Ганджура и развернуть его шелковые одежды…

Есть книги, о которых ходили и ходят легенды. Взять, к примеру, десятитомное сочинение Сайндужуд. Все листы его из серебра, а буквы вчеканены золотом. Над каждой пластиной мастер работал год. На изготовление всего комплекта было истрачено три с половиной пуда золота и тридцать семь пудов серебра.

Не менее дорогостоящей книгой была Типитака, находящаяся в Мандалае, в Бирме. Ее текст вырезан на 729 мраморных плитах, каждая из которых поставлена в отдельном храмике. Эта книга-городок хранится как канон буддизма в Котодо. И место это для всех священно.

Но Ганджур стоит еще дороже! Он — не курган мудрости, а целая гора мудрости! Потому, что это и не книга вовсе, а библиотека — собрание книг по всевозможным вопросам. Легенды говорят, что подлинный Ганджур был отпечатан с деревянных досок-матриц на рисовой бумаге, закрыт досками из драгоценного дерева и обернут в китайские шелка.

Ни светский глаз, ни глаз презренного ламы низшей ступени святости не имеют права лицезреть его священные знаки, а отдельные листы некоторых томов могут читать и понимать только хубилганы…

А сада Мунко подходил к своему Ганджуру буднично: открыл дуган, подвел Бабыя к первому шкафу, кивнул на горки книг, лежавших плашмя, снял верхний том, протянул гостю:

— Вот он.

— Я… Я могу взять его в руки?

— Да, доромба. Он — книги и все. Книги, не освященные Лхасой!

Бабый почувствовал, как его руки, в которые лег драгоценный сверток, сводит судорога. Заметив это, старый лама снисходительно усмехнулся:

— Я читал его и прочел почти все листы… Все это, до-ромба, слишком далеко от земных забот! Ганджур хоть и святыня для нас, но он не дает ответов на вопросы. После чтения его листов, даже отдельных фраз, возникают новые вопросы. Более нужные человеку… И не всегда они — благочестивые!

— Я не боюсь вопросов, сада Мунко! Я буду искать ответы на каждый из них!

— В Ганджуре, доромба, ты их не найдешь… Старик отдал ему ключи от шкафов с книгами и дугана, вздохнул, хотел еще что-то добавить, но передумал. Прошел к алтарю, снял несколько испорченных фигурок и, шаркая ногами, ушел, аккуратно прикрыв за собою тяжелую дверь.

Три дня и три ночи не тревожил Бабыя сада Мунко. Не появлялись на крыльце дугана и не открывали его дверь Цэрэниш с Должид. Но будто сами собой появлялись перед доромбой еда и питье, а засыпал он тут же над листами Ганджура, уронив отяжелевшую голову на его священные тексты. Видимо, его сон был так крепок, что он ничего не слышал. Да и сам дуган скрадывал не только шаги, но и голоса…

Не намного продвинулся вперед за эти дни и ночи Бабый! Витиеватые тексты давались, трудно, да и с тибетским языком у него не все ладилось слова молитв понимались легко, но запутанная и многозначительная символика образов и понятий, намеков и ссылок на авторитеты, которыми пестрел Ганджур, ничего не говорили Бабыю. Чтобы понять эти премудрости до конца, надо было к его ста восьми томам прибавить впятеро больше разъяснений и толкований! Ганджур создавался слишком давно, чтобы быть понятным сейчас…