Геннадий Андреев - Белый Бурхан

— У меня есть юрта, доромба. Там я привожу в порядок бурханов, которых губит плесень Но ты — гость, я найду для тебя постель и еду.

— Ты не ответил на мой вопрос. Мне нужны только книги!

Старик стоял у самого священного места и не имел права ни спрашивать, ни отвечать. Переставив чашечки с жертвоприношениями, он подошел к гостю, нащупал его руку, вложил несколько твердых крупинок в ладонь Бабыя:

— Это — святыня дугана. Обломки ногтя самого таши-ламы. [41] Таши-лама (чаще «панчен-лама», «Панчен Ринпоче») — второе лицо в теократическом устройстве старого Тибета, ведал светскими делами. Установление теократии в Тибете связано с учениками Цзонхавы, один из которых — Кхайдуб-Гэлег-Балсан — стал первым Таши-ламой, воплощением будды Амитабы. IX панчен-лама, который действует в романе, в результате конфликта с далай-ламой бежал в 1923 г. из Тибета в Китай где и умер в 1937 г. Зашей их в свою ладанку, и они помогут тебе стать лхрамбой. [42] Доромба, лхаромба, лхрамба — богословские звания, одинаковые по значению, но даваемые в разных дацанах Тибета. Звание присваивалось после победы на теологическом диспуте.

Он сбросил крюк и распахнул двери Ослепительный свет ударил по глазам, и они заслезились. Бабый смахнул ладонью влагу с ресниц, глянул на круто загнутые края карниза крыши, но небесная синева ослепила его еще больше. Старик Мунко за спиной Бабыя постукивал ключом, запирая двери, и не видел состояния гостя. Бабый прищурил глаза, и они немного успокоились.

— В Кайлас тебе надо идти, доромба. Там в неприступных горах скрыты священные школы-ашрамы махатм — подлинных учителей и носителей высшего знания и высшей мощи Ты — молод, ты еще можешь достичь вершин… Я уже опоздал. Книги съели меня, как звери.

— Дело не только в возрасте, сада Мунко, — усмехнулся Бабый. — Ты же не стал богдо-гэгэном, [43] Богдо-гэгэн (богдо-гэгэн-хутухта) — «святой, божественный»; высший сан ламаистского духовенства; глава монгольской ламаистской церкви. Всего было восемь Богдо-гэгенов., причем лишь первые двое были монголами; остальные — тибетцы. хотя и учился вместе с далай-ламой в тибетском монастыре Сера! [44] Монастырь Сера (Шиповник) был начальной школой святости далай-ламы Тубданя Джямцо Этот монастырь готовил лам только высших рангов. (Примечания автора.)

Старик не ответил. Он заговорил уже далеко от дугана, будто там, под навесом, у дверей, боялся, что его подслушают заплесневелые бурханы:

— Я всю жизнь торопился, но так и не достиг вершин знаний, не понял сути вещей, не услышал зова священной страны, имени которой вслух не произносят Но я был близок к этому, когда в одной из старых книг нашел, что под символическими знаками и именами во всех пророчествах названы передвижения далай-ламы и таши-ламы уже исполнившиеся. А будущие знаки и символы надо разгадать и понять их значения Тогда узнаешь и увидишь те особые приметы правителей, которые отдадут свой народ на утеху обезьян. Но не надолго! Мир скоро оправится, и люди в самом своем правителе увидят безобразную обезьяну… А вскоре явится тот, кто призван небом, чтобы соединить силы, энергии и языки… Там еще были магические расчеты для точного определения года, когда все это произойдет, но я так и не сумел их понять, хотя некоторые из имен расшифровал…

— Ты не назовешь их? — напрягся Бабый.

— Нет, доромба. Судьба должна идти своим ходом. Горе тому, кто торопит ее шаг! И ты не ходи этой тропой.

— Я не боюсь троп, сада! У тебя нет этой книги? Я бы попробовал завершить то, что не успел или не смог ты.

— Я предал ее огню. У людей и без того много соблазнов… Но у меня есть другая книга, лучшая… И даже не книга, а книги… Их священные знаки вырезал сам Великий!

— Неужели… — Бабый похолодел. — Ганджур? Старик кивнул.

— Но этого не может быть! Из Тибета было вывезено всего четыре комплекта Ганджура!

Сада Мунко тихо рассмеялся:

— Вывезено было пять комплектов, доромба. Пятый тайно печатали ховраки, а караван-бажи Туманжаргал со страхом в душе доставил его из Тибета в тюках с шерстью.

Бабый прикусил губу: так вот почему этот богохульник так опасался за свою надтреснутую сансару!

Левая рука поддерживала чашу в правой руке. Неужели сада Мунко так обессилел, что не может удержать сосуд одной рукой?

— Угощайся, доромба. Я знаю и помню обычаи. Да, старый лама знал обычаи: пропустил гостя раньше, чем вошел сам, кивнул на белую кошму хоймора для почетных гостей, угостил кумысом и сразу же захлопотал по хозяйству, не забыв протянуть Бабыю хорошо раскуренную трубку и пообещав:

— Будет и чай, будет и мясо — бухилер. У соседа осталось, он мне одолжит…

Все это Бабый пропустил мимо ушей — его волновала только тайна пятого комплекта Ганджура.

Скоро сада Мунко куда-то ушел и долго не возвращался. За это время Бабый успел искурить табак в трубке, осмотреть нищенское убранство юрты и даже перебрать всех вычищенных и приведенных в полный порядок бур-ханов. Их было больше десяти и все несли на себе клеймо Тибета, а не Агинского дацана. Значит, цена их была неизмеримо большей, чем у бурятских поделок… Ай да старик! Сидит на золоте, а за куском мяса идет к нищему соседу!

Ближе к вечеру вернулся сада Мунко и сообщил, что сосед согласен поговорить с доромбой, хотя и не любит лам, от которых натерпелся, когда был ховраком.

— Сосед не нужен мне, — не выдержал Бабый. — Я жду твоего рассказа о книгах! Лишний человек — лишние слова, а у меня мало времени, сада…

— Я мало что знаю, доромба. А он знает всю историю — сам печатал тайный комплект Ганджура.

Бабый покачал головой: видно, этот удивительный старик решил совсем доконать его своими неожиданностями! В больших монастырях для Бабыя не было тайн, а здесь — одна за другой, как кони в табуне!

— Я позову его?

Бабый поспешно согласился, не зная, куда девать вдруг ставшие лишними руки. Старый лама вернулся с высоким и еще сравнительно молодым монголом, одетым в серый стеганый дэли и подпоясанный пестрым терликом. Сняв остроконечную шапку, он низко, но с достоинством поклонился, потом протянул крепкую ладонь и назвал свое имя:

— Цэрэниш. Сада Мунко сказал, что вам, лама, можно верить.

Бабый смутился — и от протянутой руки и от непосредственности гостя: такая откровенность и дружелюбие должны оплачиваться теми же монетами, а к этому Бабый не привык. В дацане даже стен надо опасаться, а уж людей — тем более…

— Разве тайна Ганджура, Цэрэниш, представляет для вас и для меня какую-то опасность?

— Не для меня и не для вас, лама. Опасность грозит книгам. Их уже хотели украсть или отнять силой. Мне самому приходилось прятать Ганджур от жадных глаз лам Иволгинского дацана.