Геннадий Андреев - Белый Бурхан

— Тебя спасает от кары только твоя святая цель. Когда обойдешь всех, возвратишься ко мне. Надо поговорить…

— О, добрый лама! Если вы дадите мне нарсанг…

— У меня нет этой монеты.

Монах поклонился и протянул свою лодку соседу Бабыя. Тот подумал, вынул горсть медных монет, долго перебирал их. Сначала хотел бросить полновесный шо, но нашел монету покрупнее, а достоинством всего в четверть шо. Бабый нахмурился: не верят люди этому плуту, собирающему деньги на новый монастырь!

Кто-то из толпящихся вокруг Бабыя захотел-таки купить танку монаха дешево и свято. Тот приосанился, начал торговаться, шепча еще тише, чем когда расхваливал свою плохую работу, — восторг и важность душили его… Наконец сторговался. Новый владелец танки-лохматый и самодовольный караванщик — закутал ее в белую холстину, презрительно и даже брезгливо бросив под ноги монаху его выцветшую синюю тряпку. Но тот сиял: у него в запасе таких танок было, вероятно, десятка три…

Толпа постепенно разошлась, и монах-торговец оказался с Бабыем наедине.

— Ну, что у тебя есть еще?

— Бусы дзи, лама.

— Покажи.

Бабый был уверен, что плутоватый монах непременно подсунет ему китайскую подделку: из окаменевшего помета птиц или черного камня с грубо процарапанными знаками великой тайны. Но торговец протянул ему подлинные бусы из роговика с внутренними знаками, вчеканенными секретным способом тысячи и тысячи лун тому назад мастерамы Такагмы.

— Как тебя зовут?

— Чампа.

— Ты — тибетец?

— Нет, монгол.

— А почему у тебя тибетское имя? Ты был накорпой в Лхасе?

— Я не дошел до Лхасы, — смутился монах. — Меня остановили стражники, и их доньер приказал мне убираться из Тибета.

— Тебе повезло. Тот, кто обманывает, живым из священной и благословенной страны не возвращается!

— Я был настоящий накорпа, лама! Я хотел видеть Большого Будду и Поталу! Но я был нищ, и стражникам нечем было у меня поживиться…

Бабый кивнул: Чампа не врал — нищему паломнику нечего делать в Лхасе. Он перебирал камни бус и ощущал пальцами их мягкое тепло. Они как бы светились изнутри и в их магических знаках была заключена не меньшая сила, чем в чудесном перстне владыки Шамбалы. Но ведь и монах знает об этом!

— Сколько ты хочешь получить за эти дзи?

— Сто индийских серебряных рупий.

Бабый вздохнул и протянул драгоценные бусы обратно: у него не было и десятой части этой суммы.

— Может, купите ладанку, лама?

— Нет, Чампа. Ладанка мне не нужна. У меня нет талисмана.

Какая-то смутная догадка озарила лицо монаха:

— Вы пришли к сада Мунко, лама?

— Как ты догадался? — изумился Бабый.

— Больше здесь не к кому приходить ученому ламе.

— Да, я прибыл в его дуган. [40] Дуган — храм, молельня. Обычно дацан состоял из нескольких Дугана. Я ищу Ганджур.

— Возможно, лама, вы уже у цели.

Чампа подозрительно долго возился со своими узлами, ему явно не хотелось так просто и глупо расставаться со строгим ламой в красной шапке, который ищет Ганджур. Но он знал старика Мунко из дугана, коли шел к нему на поклон, и это многое меняло.

— Я бы продал вам дзи и дешевле, лама…

— У меня мало денег, и мой путь еще не завершен. Я должен найти Ганджур, чтобы прочесть его! Мы оба — нищие, Чампа. Но у тебя — своя цель, у меня — своя…

— Да, лама, это так… — Он поднял потное лицо, на котором робкая живая улыбка доброты мучительно боролась с мертвой маской жадности и тревоги. Потом он достал из-за пазухи драгоценные бусы и протянул их Бабыю.

Тот принял их недоверчиво:

— Ты согласен продать мне дзи за два нарсанга?

— Нет, лама. Я отдаю их даром. Я хочу, чтобы сада Мунко, к которому вы идете, снова видел буквы…

Добравшись до дугана, Бабый кивком поблагодарил караван-бажи, поднялся на пыльное крыльцо, постучал в тяжелую дверь. Ни звука. Еще не поздно окликнуть Ту-манжаргала, который только рад будет, что в длинном и опасном караванном пути его сопровождает не кто-нибудь из нищих паломников, а ученый лама. Но Бабыю уже надоела его дотошность: жуликоватый начальник каравана так заботился о спасении своей грешной души, что готов был купить себе хорошее перерождение даже за золото. Знать, крепко подпортил свою карму, если боялся сансары! Да и слышал, наверное, что там, в Тибете, его вообще могут лишить грядущих перерождений: отрубить и засушить голову, чтобы Туманжаргал навсегда рухнул в ад черных линий, где его постоянно будут распиливать по частям, сращивать и снова пилить… Да, в Тибете все умеют и все могут!

Неожиданно дверь дугана заскрипела на несмазанных петлях и отворилась, явив старого ламу в изодранном красном халате. В одной руке он держал четки, а другой уцепился за медный крюк, позеленевший от времени и сырости. Заметив, что он излишне пристально разглядывает стоящего неподалеку караван-бажи, Бабый подумал с неприязнью: уж не собирается ли этот дряхлый святоша отправить в Тибет мешок пересчитанных четок, в которых каждый камень — доброе дело?

Будто прочитав мысли гостя, старый лама отвел слезящиеся глаза от караван-бажи, повернулся к Бабыю:

— Входи с молитвой. Ты ведь пришел помолиться перед трудной дорогой в благословенную Лхасу?

— Нет, я пришел поговорить с тобой, сада Мунко.

— Ты знаешь мое имя? — не то удивился, не то обрадовался тот.

— Я много слышал о тебе и твоей учености. Мотнув головой разочарованному Туманжаргалу, Бабый шагнул в дуган, едва не задев головой чучело леопарда, подвешенное к потолку на веревках. Мунко закрыл дверь, и гостя окутала вязкая темнота, в которой едва различимыми пятнами покачивались язычки огня в плошках, освещая позеленевших и посеревших бурханов.

— Я тебя слушаю.

— Мое имя — Бабый. Я — доромба. Мне сказали в Иволгинском дацане, что ты — лучший в этих краях срич-жанге — толкователь книг и священных текстов.

— Да, я им был, доромба. Давно.

В дугане не было окон, и Бабый не видел, где укрылся лама и что делает в полумраке: его голос слышался то слева, то справа, то впереди…

— Ты больше не читаешь священных книг? — удивился Бабый, переступая с ноги на ногу и не решаясь двинуться.

— Я почти слеп и не вижу священных знаков. Видно, скоро придет время зашивать и мои веки… Ты не буянчи-похоронщик?

Глаза Бабыя освоились и теперь он различал шкафы, на полках которых, как подушки, лежали толстенные тома священных книг, укутанные в разноцветные шелковые покрывала. Книг было много, но вряд ли здесь могли находиться тома Ганджура! Такая драгоценность должна храниться в богатом и знаменитом монастыре или храме… Что-то напутали эти жулики Чампа и Туманжаргал!

— Сада Мунко! Мне надо поговорить о Ганджуре, который исчез. А может, его и не было?