Николай Харин - Снова три мушкетера

Утром королю доложили, что капитан мушкетеров ждет его аудиенции. Людовик XIII наигрывал на лютне только что сочиненную им мелодию. Его величество пребывал в хорошем расположении духа, что случалось не часто.

— А, Тревиль, — сказал король приветливо. — Вы явились очень кстати.

— Я очень рад, что ваше величество не выказывает признаков неудовольствия при виде вашего преданного слуги.

— Вот еще! С чего бы мне выказывать неудовольствие, завидев твою гасконскую физиономию, — улыбаясь, отвечал Людовик, зная, что его капитан вряд ли будет обижен подобным фамильярным тоном. — Послушай-ка лучше, что я сочинил. Готов поклясться — получилось совсем недурно.

И король снова взял в руки лютню, которую прежде отложил в сторону.

Г-н де Тревиль почтительно выслушал незатейливый мотив, вовсе не лишенный некоторого изящества. Людовик XIII посвящал свой досуг музицированию и живописи почти с тем же удовольствием, что и охоте. По свидетельствам современников, во всех этих занятиях король достиг совершенства гораздо большего, чем в управлении государством.

— Музыка превосходна, ваше величество, и я смиренно прошу вас принять мои искренние поздравления. Но позвольте, государь, просить вас также предоставить мне счастливую возможность выслушать ее снова, тогда мне будет легче оценить ее. К прискорбию моему, в данную минуту я при всем желании не в силах этого сделать.

— Да что случилось, Тревиль? Ты, еще только войдя, принялся говорить какие-то непонятные вещи.

— Непонятные, ваше величество? Отнюдь, скорее печальные!

— Тревиль, я прошу тебя объясниться.

— Вы изволили упомянуть, государь, о том, что моя родина — Гасконь…

— Да, я прекрасно знаю это, как и то, что гасконцы — лучшие солдаты моей гвардии!

— Слава Богу!

— Тревиль, я начинаю терять терпение!

— Ваше величество несказанно обрадовали меня, так как я уже было полагал, что мой король имеет причины подвергнуть меня опале сразу по двум причинам.

— Что за чушь ты несешь?! О каких причинах ты тут толкуешь?

— Сами изволите видеть, ваше величество. Во-первых, оттого, что я гасконец, но, кажется, к счастью, это не так.

— Какая же вторая?

— То, ваше величество, что я мушкетер. Мне показалось, государь, что мои, вернее — ваши, мушкетеры окончательно потеряли расположение вашего величества, а следовательно, впал в немилость и я.

— Ах, гасконский хитрец! Готов поспорить, что кто-то из этих головорезов опять арестован за нарушение эдиктов!

— Напротив, ваше величество.

— Что это значит?

— Что какие-то люди, в нарушение всех эдиктов и вообще всех законов, Божеских и человеческих, темной ночью напали на лейтенанта королевских мушкетеров господина д'Артаньяна. Что все они были в черных плащах и полумасках, и каждый держал в руках шпагу и кинжал. Что они имели несомненной целью подлое убийство из-за угла и что господин д'Артаньян трижды серьезно ранен, не считая многочисленных не столь существенных ран, потерял много крови и чудом остался жив.

— Что вы такое говорите, Тревиль! Господин д'Артаньян — это ведь тот самый храбрец, который надолго уложил в постель Жюссака и Бернажу и так геройски вел себя под Ла-Рошелью. Он трижды ранен какими-то проходимцами?! И только не убит?! Или я что-то путаю?

— У вашего величества прекрасная память. Но на лейтенанта д'Артаньяна напали всемером, государь. Напали не уличные грабители, а профессиональные убийцы, жестокие, хладнокровные и превосходно вооруженные.

— Теперь мне понятно, Тревиль! Тогда я спрошу: и он все-таки жив?!

— К счастью, да, государь.

— И его состояние?

— Удовлетворительное, государь.

— Но кто эти негодяи? Я прикажу четвертовать их!

— Это было бы только справедливо, ваше величество.

— Обещаю тебе, Тревиль. Их схватят, допросят и четвертуют.

— К сожалению, это невозможно, государь.

— Это еще почему?

Господин де Тревиль был опытным придворным: он увидел, что король разгневан и ему ничего не известно о ночном нападении.

— Все они мертвы, ваше величество!

— Как так?

— Я готов ручаться, что это так, ваше величество.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что господин д'Артаньян уложил всех семерых, отделавшись тремя ранениями? Это же невозможно. Если он сделал это, он не человек, а сущий… я просто не знаю кто!

— Ни в коем случае, ваше величество! Господин д'Артаньян уложил всего двух противников, что, согласитесь, вполне позволительно.

— Ну… для мушкетера, да к тому же гасконца — пожалуй, — с улыбкой сказал король.

— Вот, ваше величество, сами теперь изволите видеть…

— Но тогда я ничего не понимаю, Тревиль! Что же случилось с остальными? Что произошло?!

— Господин д'Артаньян, возвращаясь поздно вечером с дежурства, заметил, что его преследуют по пятам четверо незнакомцев, скрывающих свои лица. Полагая, что это обычные уличные грабители, он до поры до времени не обращал на них внимания, пока не оказался на улице Скверных Мальчишек.

— Кажется, это где-то возле Люксембурга, не так ли, Тревиль?

— Совершенно верно, ваше величество. Итак, господин д'Артаньян оказался на этой улице и обнаружил, что попал в западню. Навстречу ему вышли еще трое.

— Но это же целый заговор!

— Вот именно, государь.

— Что же случилось дальше?

— Господин д'Артаньян встал спиной к стене и приготовился дорого отдать свою жизнь. Ему удавалось отбивать клинки в течение некоторого времени. К тому же он успел уложить двух негодяев. Видя, что силы покидают его, лейтенант призвал на помощь своих мушкетеров.

По счастью, мимо проходили трое дворян, принадлежащих к моей роте, они и прибежали на клич. Успел прийти на помощь другу и господин Атос, который живет на улице Феру неподалеку и, по счастью, еще не лег спать. Эти господа и покончили с остальными бандитами, причем один из моих людей, господин Деманжон, также получил смертельный удар шпагой, из чего видно, насколько опасны были эти негодяи.

— Если не ошибаюсь, Атос — это еще один из четверых неразлучных? спросил Людовик. — Тех самых, что насолили господину кардиналу у монастыря Дешо?

— Да, государь. Но теперь их стало меньше.

— Неужели кто-то из них погиб?

— Нет, ваше величество. Но господин Портос женился и оставил службу, а господин Арамис…

— Почему ты остановился, Тревиль?

— Я, право, не решаюсь…

— С каких пор ты сделался так робок, Тревиль? Ты же знаешь, что в этом дворце, где все интригуют и лицемерят двадцать четыре часа в сутки, мне не сыскать более приятного и честного собеседника. Не уподобляйся этим паяцам, Тревиль.

— Ваше величество очень добры ко мне, — отвечал тронутый словами короля капитан мушкетеров с низким поклоном.