Юрий Рожицын - СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ

Груздев напряженно следил, недоумевая, куда подевались гитлеровцы. Но вскоре за деревцом вспыхнул крохотный огонек и тут же погас. Видать, в палисаднике прикурили от зажигалки. Устроили засаду! — догадался парень, и волосы шевельнулись под фуражкой. Задержись они под землей и тепленькими угодили бы в лапы гестаповцев.

— Сматываемся, — шепнул он Косте,— жареным запахло! Теперь Сергей остерегался выходящих на поверхность колодцев подземных катакомб. Еще счастье, что деревца и кустарники протянулись вдоль бульвара, своей жидкой тенью прикрывая крадущихся парней. Перед каждым перекрестком они надолго застывали, зорко всматриваясь в мостовую: не блеснет ли луна металлом, не вспыхнет ли где сигарета, не донесется ли сдержанный говор. Но, то ли катакомбы ушли по другому направлению, то ли колодцев здесь не устраивали, засад больше не встретилось, подозрительных шорохов не слышалось.

Небольшие дома под островерхими крышами, ровно подстриженные деревья в садах, узкие тропинки... Местность смахивала на сельскую, и Груздев недоумевал, в Берлине они или, незаметно для себя, в его окрестности перекочевали? Спало нервное напряжение, и свинцом налились мышцы, слабость и разбитость расползлись по всему телу. Костя не выдержал и спиной привалился к дереву.

— Хоть бы собака залаяла, а то мертвечиной несет. Забились немцы в норы, носу не высунут.

— Где бы вздремнуть, и хоть бы денек не видеть эсэсов.

— У меня, молодые люди! — раздался русский голос, и Сергей мигом упал под куст, повернув в ту сторону автомат, но в последнее мгновенье удержал палец, не нажал на гашетку. — Не стреляйте, я безоружен!

Груздева успокоила уверенность в голосе неизвестного, чистый русский говор.

— Кто ты?

— Ваш соотечественник!

Исповедь бывшего каппелевца □ Наследство штандартенфюрера □ Предательство гравера □ «Оппель-капитан» меняет хозяина □ Женевьева □ Погоня в лесу

Костя повернулся на бок и проснулся от скрипа диванных пружин. Сперва не понял, почему не торопится вскочить на ноги и вообще никуда не спешит. Потом вспомнил, где он находится, и успокоился. Сунул руку под подушку, коснулся рубчатой рукоятки «вальтера» я лениво подумал, не подремать ли еще минуток сто. Закрыл глаза, но негромкий разговор из соседней комнаты мешал сну.

— ...карательные экспедиции проводили Красильников, Дутов, Анненков и иже с ними, — поскрипывал голос их нового знакомца. — Владимир Оскарович не признавал этих самозванцев. Никогда, бывало, не подаст руки, только издали козырнет. Он брезговал насилием, считал, что верховный правитель компрометирует себя перед цивилизованным миром, держа на службе атаманов-самозванцев. Кстати, сам Александр Васильевич по натуре своей был добрым, отзывчивым человеком...

— Ха! — раздраженно откликнулся Сергей. — По сю пору в Сибири ребятишек колчаками пугают. Добрый, отзывчивый... Осиновый кол в его могилу! Но как вы, Александр Магдарьевич, связались с белогвардейской сволочью, против народа поперли! Ведь учителем значились...

— Милый юноша! Политически я был слеп, малоразвит. А тут в офицерском корпусе пронеслось: измена! Большевики продали Россию кайзеру Вильгельму. Я — русский патриот, не мыслил себя вне России. Когда в Сибири восстали чехи, я и подался туда, чтобы защищать ту Россию, которую знал. О зверствах атаманцев, поездах смерти узнал позднее, когда уже ничего нельзя было изменить...

Почти под утро привел их Александр Магдарьевич к себе домой. В затемненной шторами комнате подозрительно повел носом и попросил парней поскорее раздеться. Извиняюще добавил насчет не слишком парфюмерных запахов, исходящих от одежды. Увидел автомат, пистолеты, патроны, гранаты, канадский нож и, как бы невзначай, спросил:

— Из-за чего молодые люди с немцами повздорили? Насколько я знаю, у русской освободительной армии доверительные отношения с немцами!

Сергей, стягивающий брюки, замер от негодования, но тут же выразительно ответил:

- Начхали мы на власовцев! Этим подонкам, как вшам на гребешке, недолго осталось вертеться.

— А немецкие кресты у господ откуда взялись? Ими не всякого немца награждают.

Сергей раскатисто расхохотался:

— Честным трудом заработали! Эсэсовского шерамыжника спасли, а он и расслюнтявился, кресты в благодарность повесил... А господами нас не называйте, с малолетства не приучены.

Кряжистый, сутуловатый, с нависшими над пытливыми глазами густыми, без единой сединки, лохматыми бровями, с длинными, до колен мосластыми руками Бахов похож на вставшего на дыбки медведя. И что-то добродушное, вызывающее доверие исходило от соотечественника. Парни, столько дней проведшие во враждебном мире, расслабились, их покинула всегдашняя настороженность.

— Простите меня, старика, молодые люди, — настырно допытывался он, — но я никак не пойму, как вы оказались в Берлине, за пятьсот с гаком верст от линии фронта, в эсэсовской форме, до зубов вооруженные? Я бы не поверил, что вы советские, если бы не узнал о вашей схватке с гестаповцами. Вы не представляете, какую кашу заварили...

— Пусть ее фрицы и расхлебывают, — отозвался Сергей.

— По разговору вы сибиряки, но как в Берлин попали?

— А как вы здесь оказались? — поинтересовался Костя и заметил, как смутился Александр Магдарьевич.

— По слабости характера,— потер Бахов седую щетину на подбородке.— Превратности судьбы - злодейки... После разгрома наших войск красными проделал ледовый поход от Красноярска до Китая, очутился в Харбине. Не поладил с Калмыковым и японцами, перебрался во Францию. Чуть не подох с голода в прекрасном Париже, да будущая жена отвела позорную смерть. Переехали в Берлин. Ей в наследство этот домишко от гросфатера... тьфу! от дедушки достался. Тут и прозябаю по сию пору.

— Недобитый белогвардеец, значит, — насупился Сергей. Тяжело смотреть, как оправдывается пожилой, ссутуленный мужчина с сильными руками, которому еще впору подковы гнуть.

— Каялся, проклинал себя эти годы, да разве после драки кулаками машут! Ведь я сельский учитель, пермяк солены уши. На германский фронт добровольцем ушел, школу прапорщиков закончил. Была такая песня: раньше был Володя, а теперь на фронте — ваше благородье, — он слабо улыбнулся далеким воспоминаниям. — Дослужился до штабс-капитана, трех Георгиев имею. Генерал Каппель...

— Тот самый Каппель, что в фильме «Чапаев»? — живо заинтересовался Костя, с недоверием глядя на Бахова. Не укладывалось в сознании, что он свидетель и участник тех легендарных событий, хотя и сражался на другой стороне.

— Да, тот самый. Он мне и чин полковника присвоил, и перед верховным правителем на своем настоял. Мир его праху! — перекрестился Бахов. — А перед сибиряками я чист, кровью невинных людей не запятнан. В бою, каюсь, всякое бывало. И на штык поднимал, и пулей брал красных, а с мирным населением не воевал.