Жеральд Мессадье - Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда

Их жилище было маленьким дворцом. Но Себастьян рассудил, что не сможет дожидаться в нем, пока Россия закончит постройку своих химерических кораблей. Через три недели царского гостеприимства он опять нанес визит дворецкому, а на самом деле министру финансов и управляющему царскими имениями Джаймини Айангару. Собственно, он был еще и главным его собеседником, поскольку, по нежданному счастью, говорил по-английски. Его гладкое лицо и вкрадчивые движения одновременно определяли и его личность, и должность: он был словно создан решать проблемы, не обнаруживая при этом ни малейшего усилия. Себастьян объявил ему, что не хотел бы злоупотреблять царским гостеприимством, и попросил его содействия в поисках столь же приятного, но более скромного жилища в окрестностях.

— А это вам не подходит? — спросил Айангар, переминаясь толстыми ногами на синем ковре.

— Оно намного превосходит мои пожелания, но я проявил бы нескромность, задержавшись в нем.

— Государь сказал мне, что вы доставляете ему удовольствие, принимая его гостеприимство. Ведь вы представляете единственную страну, которая не набрасывается на Индию, как коршун на ягненка. Государь рад беседовать с вами, он вас считает героем и много раз превозносил вашу мудрость и ученость. Неужели вы хотите его огорчить?

— Я был бы сокрушен этим.

— Тогда прошу вас отбросить всякие колебания. Только дайте мне знать, чем еще я могу обогатить ваше жилище, чтобы доставить вам удовольствие.

— Вы доставите мне удовольствие, если поможете обогатить мой ум, — ответил Себастьян, поразмыслив.

— И как же?

— Я бы хотел выучить санскрит.

Интендант еле заметно приподнял брови.

— Ваш интерес к языку нашей учености очень лестен. Но известно ли вам, что на нем чаще читают, чем говорят?

— На самом деле я хотел бы научиться читать ваши древние книги. Ваш государь хвалит мою ученость, и я очень ему признателен. Но сам я нахожу ее ничтожной. И уверен, что ваши книги расширят ее.

— Смирение — свойство мудрости, — ответил Айангар. — Позвольте мне подумать, как можно удовлетворить вас наилучшим образом.

На следующий день Айангар представил Себастьяна некоему пурохите, в своем роде царскому духовнику, которому и предстояло стать его учителем. Как того требовала его должность, он был брахманом.

Внешне пурохита был полной противоположностью Айангару. Худощавый и задумчивый. Без усов. Тонкая кость и аристократическая ступня. Его звали Джагдиш Шаудури, и Себастьян сразу же стал величать его учителем Джагдишем.

Оба, и учитель, и ученик, какое-то время изучающе смотрели друг на друга, не говоря ни слова и примечая малейшие признаки, по которым можно догадаться о характере и уме человека: морщинка, невольный жест, отражение мысли на лице. Себастьян оценил внутреннюю сдержанность представителя высшей касты, который вынужден был оказывать услугу человеку, стоящему гораздо ниже его по рождению, да к тому же простому служащему при дворце, что наверняка унижало брахмана еще больше.

Наконец учитель Джагдиш прервал изучение ученика и жестом пригласил Себастьяна сесть. Это означало, что он остался доволен увиденным и берется за то, что подобает его рангу. Говорил он только на обрывках португальского, но ученику этого было достаточно. Сразу же состоялся и первый урок.

— Значит, теперь нашей новой страной станет Индаур? — поинтересовался Александр на третий день, поскольку каждое утро присутствовал на этих уроках, заинтригованный неведомым языком.

— А вам обязательно нужна какая-нибудь страна? — спросил в ответ Себастьян как можно непринужденнее.

Сбитый с толку юноша не знал, что сказать.

— Единственная страна, которую я хотел бы узнать, это мир, — продолжил Себастьян.

— Значит, вы хотите стать путешественником?

— Вовсе нет. Путешественник относится к своим передвижениям как к ремеслу, я же хочу узнать то, что есть наилучшего в других местах. По этой же причине я хочу изучить как можно больше языков. Вы говорите только на трех — на греческом, турецком и французском. Я говорю уже на шести и не предполагаю на этом останавливаться.

— Вы не скучаете по Вене?

— Нет. Я был там всего лишь проездом. Уж если бы я и заскучал по какому-нибудь городу, то по Лондону — потому что там Соломон.

Молодой человек задумался на какое-то время.

— Что дает знание? — спросил он наконец.

— Власть.

— Значит, вы стремитесь к власти.

— Да. Но не к такой власти, которая ограничивается пределами одной страны. Царь Холькар в Вене и князь фон Лобковиц в Индауре были бы всего лишь диковинными персонажами, лишенными подлинной силы. Мы же с вами свою силу сохраняем и здесь.

Сказанное заставило Александра надолго задуматься.

На двадцать первом уроке, предварительно посетив главный храм Индаура, Себастьян попросил учителя Джагдиша:

— Обучи меня своей религии.

Оба сидели на ковре в доме Себастьяна, в большом зале, лицом к розарию. Брахман изобразил на лице учтивую улыбку, выражающую скорее сомнение, нежели удовлетворение. Он поднял глаза и посмотрел вдаль, потом на струйку пара, поднимавшегося из носика медного чайника, стоявшего на подносе.

— Она никогда не станет твоей.

— Почему?

Брахман поднял брови и пожал плечами.

— С этим рождаются. Десять паломничеств в Бенарес или Кедарнат ничего тут не изменят. Ты никогда не познаешь упанаяну, не получишь прасаду.

«Посвящение» и «благодать». Себастьян принял неизбежный отказ.

Наполнил чаем чашку учителя, потом свою.

— Твоя религия держится в тайне?

Брахман покачал головой.

— Нет. Многие чужестранцы думают, что познали ее слово.

— Слово?

— То, что написано. Тексты. Обряды. Но не дух.

— Каков же ее дух?

— Это дыхание. Прана.

Себастьян ждал объяснений. Между прочим, обратил внимание и на собственное дыхание. Оба долго сидели друг напротив друга.

Быть может, жужжание летавших вокруг мух было обсуждением этого диалога.

— Но я могу тебя просветить. Все, что ты делаешь или полагаешь, будто делаешь, есть проявление обитающих в тебе дыханий — смотреть, прикасаться, слышать, пробовать, чувствовать. И хотеть. Высшая ступень моей религии состоит в том, чтобы учить, как пользоваться этими дыханиями.

Джагдиш пристально посмотрел в глаза Себастьяну.

— Видеть внутри, существовать снаружи. Если ты контролируешь свои дыхания, ты сможешь видеть внутри себя.

— Тогда я увижу лишь самого себя.

Джагдиш мягко покачал головой.

— Чтобы ты понял мои слова, тебе надо усвоить, что все боги — в тебе. Sarve devah sarisrasthah. Тогда ты увидишь, что боги сделали из тебя. Ты не ничто, не оскорбляй их творение, но ты и не все. И ты сможешь использовать твои дыхания согласно их воле, а не бестолково, как глупцы. Ты будешь существовать вовне.