Юрий Сергеев - Становой хребет

— Где остальные?

— Однако, Тимптон сиди… Паром жди. Потом приходи сюда. Лабаз продукты везём. Однако…

— Где они мыли золото, знаешь? Где шурфы?

— Однако, знаю, мало-мало ходи, — ответил Степан, как научил его Игнатий, чтобы бандиты не перестреляли их сразу, — однако, завтра покажу.

— Гм! — оживился Гуреев. — Братцы! — обернулся к своим. — Ведите оленей к землянке Потрошить вьюки. Одного олешка сразу на мясо.

Оголодавшие по спирту бандиты мигом расхватали банчки, лежащие в каждом вьюке сверху, и никакие угрозы Гуреева не смогли остановить одичавших людей. Один волосатый, мрачный мужик подвинул к себе карабин и угрожающе прохрипел:

— Не шуми, ваш бродь… дай отвести душу. Не жрали толком уж сколько дён, — поднял банчок над головой и взахлёб стал пить.

Степан сам заколол оленя и испуганно засуетился, выпрастывая тушу из шкуры. Ландура уже вешала котёл над костром. Вскоре все были пьяны, даже Гуреев.

Он пытался унять этот сброд, который ненавидел и презирал, но потом отступился, зная, за многие годы по работе на прииске, какая необузданная стихия — пьянка.

Инженер велел растопить печку в землянке для себя, прикидывая, как бы уволочь туда тунгуску. Пусть страшновата, но всё же, баба. Ах, женщины, женщины… Где вы? Гуреев ощупал кольт, нож, гранаты на своём поясе и поднялся, позвал за собой Степана с Ландурой.

Бандиты пришли сюда из Манчжурии, они озверели и надоели друг другу за долгие месяцы скитаний, за зимовку впроголодь в якутском улусе на реке Амге.

В сильном хмелю стали выяснять отношения, вспоминать старые обиды, и вот уже один валится в моховые кочки с простреленной головой, второй кидается с ножом и падает от пули Гуреева, выскочившего на шум из землянки.

Трое раненых скулят у костра, пытаясь перевязать себя и унять кровь. Оставшиеся семь человек возбуждены и наседают друг на друга, щёлкая затворами. Гуреев разъярённо влетает меж ними, угрожая и уговаривая, трезвея с каждой минутой.

И так не хватает людей для выполнения задания. Он стоял перед ними у костра, говоря об освобождении России от красных, а Игнатий видел из-за кустов на его поясе четыре рубчатые гранаты и примерялся, с чего начать захват банды, чтобы не положить своих людей.

Вдруг рядом хлестнул выстрел, Парфёнов вздрогнул и обернулся, Лушка сжимала в руках малокалиберку и нехорошо скалилась, видно припомнив себя скрученной на полу такими же грабителями.

Гуреев дико вскрикнул и, падая, успел нащупать гранаты на поясе… Он не имел права попадать в руки красным с теми бумагами, которые лежали в кармане его английского френча. И раздался взрыв, осколки посекли все вокруг, даже котел с остатками мяса.

Спаслись только Ландура со Степаном, споенные в землянке наповал. Когда Игнатий с Егором осторожно подошли к углям раскиданного костра, только один бандит напоследок слабо икнул и стих.

— Вот и всё, — обронил тихо Парфёнов, — когда же кончится эта кровь на нашенской земле. Гос-с-споди… Вот и всё… — сокрушённо махнул рукой и пошёл к землянке. — Ай да Лушка! Партизанка, ясно дело!

Утром зарыли в общей могиле побитых, собрали оружие и сложили его на лабаз. Останавливаться тут не хотелось, сразу же завьючили оленей и ушли вверх по реке.

Землянка встретила людей затхлой сыростью. На полу нестаявший сугроб снега, надутый через дверную щель. На нём грязные отпечатки медвежьих лап.

Хозяин проверил свои владения и своротил непонравившийся столик из сухих жердей. Печку не тронул, но отыскал под валежиной упрятанные лотки и погрыз их зубами. Игнатий негодовал.

— Экий дурень, ясно дело, видать, прельстился жировой пропиткой. Он с голодухи и не разобрал. Надо было лотки на дерево прибрать. Ума не хватило, ясно дело… Теперь придётся новые мастерить.

Эвенки ладили чум на сухом бугорке рядом с небольшим ручейком. Они установили каркас из жердей, обтянули его берестой и продымленными шкурами. Дети наломали ворох тонких веточек лиственницы с недозрелой хвоей для подстилки.

В чуме сразу запахло смолистым духом леса. Пустые веточки пружинили под расстеленными выделанными шкурами. Было мягко и тепло. Даже Ванька, швыркая мокрым носом, таскался с непосильной жердиной, не отвлекаясь при общей работе пустыми заботами.

Олени, позвякивая боталами, разбрелись по мари на кормёжку. В лесу желтел ковёр нежного ягеля, их первейший корм. На шеях оленей привязаны аршинные палки, мешающие уходить далеко от табора. Верка пропадала где-то в лесу, отыскивая надёжное логово.

Дня через три явилась похудевшая до неузнаваемости, шальная от радости материнства. Жадно поглотала еду и опять незаметно исчезла, не доверяя людскому глазу своё потомство.

В следующий раз эвенк надел на неё ошейник с маленьким оленьим колокольчиком и, дождавшись, когда она нырнула в кусты, медленно пошёл следом.

Собака, словно чуяла, что её преследуют, долго кружила в густом ельнике и всё же, привела к логову. Когда Егор и Парфёнов пришли от шурфов на обед, под выворотнем у землянки увидели шесть пушистых комочков, попискивающих и теребящих сосцы Верки.

Та прижала уши и предупредительно зарычала, даже своих хозяев не захотела признавать. Ещё рыкнула и замолотила хвостом, как бы извиняясь за свою грубость.

— Ах ты, холера! — улыбнулся Игнатий. — Разве можно зубы на нас скалить. Я вот тебя! — Он подошёл отнял от соска одного щенка с раззявленным ртом и показал Егору. — Иде ж она рыжего женишка отмахнула? Лапки толстые, крепкий будет кобелёк.

— В Харбине приблудилась лайка. Хотел кобеля с собой взять, а он вдруг пропал. Зверовая была собака. У твоего соседа маньчжура петуха умыкнула в первый же день и в дом принесла.

— Ге! Вона испортил Верку — и поминай как звали. Вот прокуда, взыскать не с кого.

Верка беспокойно стрясла щенков и встала, жалобно поскуливая и не отрывая глаз от рук Парфёнова. Вспрыгнула ему лапками на грудь, потянулась к поднятым ладоням, умоляя вернуть рыжего сынка.

Подошёл Степан. Поймал собаку за ошейник и сунул её в землянку. Она заревела там, царапая и грызя дверь. Эвенк подобрал щенков, опустил первого на ровный срез высокого пня. Щенок пополз, пикая и перебирая непослушными лапками.

Оборвался и упал на мох. Степан молча отложил его в сторону. Положил на пень второго. Им оказался тот самый рыжий и головастый кобелек. Он осторожно тронулся и только лапки почуяли край, напрягся спиной и, чуть не свалившись, судорожно отполз назад. Двинулся в другую сторону, но везде натыкался на пугающую пустоту.

— Ты глянь на него! — удивился Егор. — Слепой еще, а какой сметливый.

Степан снял осторожно рыжего и отложил в другую сторону, заменив его третьим щенком, который сразу же кувырнулся в мох. Ещё два щенка выдержали испытание и не упали. Их-то эвенк подверг новым урокам. Брал по очереди за шиворот, встряхивал.