Юрий Сергеев - Становой хребет

Ядрёные, загадочные. Егор ликующе заорал Парфёнову, варящему обед на костре. Тот мигом прилетел на зов, набрал в свой лоток песков и быстро заработал в чистой воде. Игнатий зацепил сразу пару самородочков величиной с крупную фасолину — тараканов. Меж ними густо кровянели капли граната.

Парфёнов остался бить землянку на взгорке в сосняке, а Егор с Веркой отправились к далёкому табору. Болталось у него в тулуне на гайтане им самим открытое золото. Не пожелал он с ним расстаться, захотел похвастать перед эвенками.

На ночёвке разглядывал тускло отблескивающие в бликах костра драгоценные крупинки, весело балагурил с Веркой. Собака приветливо щурилась, скучающе позёвывала, утомлённая надоедливой трескотнёй хозяина и, для виду, согласно молотила пушистым хвостом.

На середине пути забрели в гущу берегового ельника, и вдруг собака зашлась остервенелым лаем. Егор схватился за оружие, по голосу определил, что схлестнулась Верка с крупным зверем. Дозарядил второй ствол ружья патроном с круглой пулей, не особо надеясь на маузер.

Осторожно пошёл на рёв суки. Ельник был страшно захламлен павшими от старости и ураганов деревьями. Под камнями где-то бился и журчал ручей.

Егор внезапно увидел у корневища поверженной ели здоровенного медведя, увлечённого наскоками собаки. Он резко бросался на неё, пытаясь подмять липучую и нахальную тварь, но Верка увёртывалась и, пока он недоумевал, накидывалась сзади.

Укушенный за гачи, медведь страшно рявкал и опять бросался в атаку. Отчаявшись изловить лайку, прижался спиной к выворотню, карауля её малейшую оплошность. Верка захмелела от борьбы, потеряла рассудок и чудом избегала ударов лап, которые сметали кусты и хилые берёзки.

Вдруг медведь фыркнул и встал на дыбы, всё же, учуял дымный запах человека и сразу же выцелил нарушителя своих владений, надеясь хоть на нём выместить свою злобу. Сиганул через поваленную лесину, уже не обращая внимания на вцепившуюся в зад собаку.

В два огромных прыжка он достиг лиственницы, за которую ступил хозяин этой лохматой и злой животины.

Раззявив пасть, зверь ломанулся навстречу полыхнувшему огню, и, уже сводя последние счёты с врагом, он облапил дерево и разорвал предсмертным махом когтистой лапы плечо остолбеневшего от внезапного нападения Егора. Удар был такой сильный, что охотник полетел кубарем в траву.

Егор скоро пришёл в себя. Он подозрительно поглядел на тушу зверя у комля лиственницы и определил, что медведь уже мёртв. Раны на плече были не особо страшные спасла плотная оленья дошка. Егор промыл царапины водой из ручья, перевязал плечо лоскутами исподней рубахи и стал разделывать зверя.

Первым делом Егор извлёк мешочек с желчью, повесил его на куст обвеяться. Потом расчленил по суставам тушу и стаскал мясо в ледяную воду ручья. Шкуру распял меж вершинок согнутых берёзок, птицы выклюют лишний жир.

Провозился дотемна, и пришлось разжечь костёр. Медвежью печёнку, капавшую на угли сукровицей, зажарил на палочках. Раны свои промазал желчью и присыпал золой, по старинному рецепту, слышанному от отца. Верка мясо есть не стала.

Утром Быкова разбудил недовольный крак двух чёрных воронов, явившихся на поживу. Когда Егор тронулся в дорогу, вороны дружно спланировали с вершин елей к брошенным потрохам. И сразу умиротворенно заквохтали, забубнили о чём-то своём.

К табору эвенков прибрёл вечером. Издали услыхал звон бубенцов и щенячий лай наседавшего на кого-то Мамая. Верка убежала вперёд, и скоро на берег выскочила Лушка, тревожно вглядываясь в лицо приближающегося парня. Егор успокаивающе бросил:

— Живой, живой твой Игнаска. Не бойсь. К себе вас кличет. Богатый ручей нашли. Будем там промышлять. — Она мигом повеселела и пошла рядом. Совсем буднично и без удивления потрогала рукой располосованную когтями душегрейку.

— Однако, амикан Игорку мало-мало трогай. Кушать злой амикан сладкий лючи хотел, дурной собсем.

Ночью она неслышно вошла в землянку к спящему Егору. Просто и легко понимала жизнь светлая душа Лушки. Ей нравился мужик Игнатий, совсем худо, что он не пришёл, так его Нэльки ждала и скучала без ласки.

Приглянулся за лето и молодой парень. Разве не вправе важенка полюбить молодого оленя? А утка другого селезня? Когда Егор спохватился, испуганно отстраняясь, обжёгся об упругое женское тело, льнущее к нему, гибкое, охваченное первобытной дрожью страсти, то накатило такое смятение, что не знал куда себя деть.

Отпрянул и прижался спиной в угол землянки, а Лушка ворковала горлицей и теребила его спутанные волосы, нюхала его щеки по своему тунгусскому обычаю, постанывала и похохатывала, прижимаясь все крепче.

— Т-ты-ы что, сдурела?! — наконец выдавил, отпихивая её впотьмах, и опрометью кинулся из землянки, больно ударившись головой о бревенчатый накат.

Вернулся назад уже на рассвете, сморенный бессонницей. В тусклом свете он увидел спящую на шкурах Нэльки. Услышав его шаги, она легко вспорхнула.

Неслышно ступая по застланному веточками полу босыми ногами, подошла к нему. Стала прикладывать к его раненому плечу листья каких-то трав и счастливо расцвела в тихой улыбке.

Второй раз испытывала Егора на излом судьба, пытала самым коварным средством — женщиной. Но, в отличие от Марфутки, тунгуска вызывала в нём только восхищение своей простотой.

Она совсем не стеснялась и не страшилась его, заботливо и уверенно врачевала, что-то нежно напевала, чудился Егору в её песне переплеск бегущего ручья, щебетанье лесных птах…

— Ну, хватит, хватит, Луша… иди в чум и более не подступайся ко мне. Ить я живой человек — и до греха недалеко, — сколько можно сурово выговорил он.

— Игорка, Игорка, — приникла она к его руке, не понимая, за что её так грубо прогоняет парень. Обиженно расплакалась: — Зацем не приходи? Луска собсем худой баба, да?

— Отвяжись! У вас с Игнатием сын, не хочу поперёк встревать. Иди, я посплю малость, в полдень тронемся.

Он провалился в какой-то тревожный сон. И чувствовал, как прикасаются к нему руки молодой тунгуски, шершавые от работы и сильные. А когда проснулся, опять увидел её рядом.

Степан воспринял их явление из землянки совершенно спокойно. Посасывал ганчу, пускал клубочки дыма и мудро щурил узкие глаза. Потом привычно рушил чум, укладывал на нарты пожитки, все торопливо помогали ему.

Вскоре большой караван двинулся вдоль берега. По пути хотели забрать мясо, но его там не оказалось — другой медведь похозяйничал. Сытые вороны все ещё сидели на елях и задышливо каркали, пускали диковинный клёкот над притихшей тайгой.

На первой же ночевке Лушка уверенно улеглась в пологе Егора, расстелила рядом с собой шкуру и выжидающе поглядела на парня. Егор подсел у костра к отдыхающей Ландуре, намереваясь тут же и спать. Вдруг она заквохтала глухаркой: