Иван Алексеев - Западня для леших

Уже через минуту не одиночные гонцы, а тройки всадников с оружием наготове понеслись во все концы столицы и в усадьбу Ропши собирать силы леших в один кулак, готовый беспощадно обрушиться на тех, кто был повинен в гибели их товарищей. И лишь бойцы, оставшиеся от десятка Желтка, во главе со своим командиром направились в тыл, усадьбу Ропши. Дымок и Кирилл понимали их состояние и не хотели, чтобы они наломали дров при облаве, когда требуется не горячность и жажда мести, а холодный расчет и наблюдательность. По прибытии в усадьбу Желток, после короткого доклада дежурному, ушел подальше от людей, в обширный густой сад. Там, в самой чаще, он, упав в траву, лежал долго и неподвижно, впав в странное забытье, являющееся, по-видимому, защитной реакцией мозга, в котором жуткая и жестокая реальность исчезает и уступает место пустоте и безвременью.

Трофим вернулся от брата в избу, выделенную ему для проживания Хлопуней, стоящую в самом центре утопавшей в зелени садов и огородов слободки, лишь под утро. На душе его было муторно, и он завалился было спать, чтобы забыть разговор со Степаном, который он мысленно продолжал всю дорогу, стараясь сам себя убедить в собственной правоте. Но лишь только он прилег, как раздался осторожный, но настойчивый стук в дверь. Трофим удивился этому стуку, поскольку предупредил охрану, что будет отдыхать до полудня, и велел не тревожить. Чертыхнувшись, он поднялся с лежанки, раздраженно рванул засов, резко распахнул дверь. На пороге стоял белобрысый отрок с ангельским личиком, одетый в опрятную дорогую рубаху, шелковые шаровары и сафьяновые сапожки на высоком каблуке. Не здороваясь, он деловито сообщил:

– Велено немедля прибыть в Кривой кабак, я провожу.

Через огороды и узкие переулки, в которых время от времени встречались им молодцы, со скучающим видом подпиравшие плетни и заборы, но на самом деле надзиравшие свой район, они вышли на пыльную улицу, которая привела их к площади с кабаком. Ясно, что отрока тут все знали, и никто им не препятствовал при прохождении через площадь. Двери кабака гостеприимно распахнулись, и Трофим, с любопытством озираясь, вошел в помещение, необычность которого он заметил сразу наметанным взглядом опытного зодчего.

– Велено показать, как тут все устроено, – прежним деловым тоном обратился к нему отрок и, не спрашивая согласия, пошел вперед.

Трофим за свою достаточно долгую строительную деятельность повидал всякого, но хитрое устройство кабака привело его в изумление и восхищение. Это воистину была деревянная крепость-лабиринт, обеспечивающая своим хозяевам надежную защиту от любого внезапного налета. Забыв усталость и раздражение, Трофим с профессиональным любопытством осмотрел и даже на ходу ощупал венцы, стены, двери и перегородки.

– Подземный ход, небось, тут имеется? – спросил он отрока, когда они сели за накрытый стол в особой комнате для почетных гостей.

Отрок усмехнулся:

– Есть несколько, скоро увидишь.

Не успел он произнести эти слова, как откинулась потайная крышка подполья и оттуда показался Хлопуня, за которым следовал Вьюн.

– Ну, как тебе мой кабак, Топорок? – спросил атаман, усевшись во главе стола.

– Восхищен и изумлен, – искренне признался Трофим.

Хлопуня явно был доволен произведенным впечатлением.

– Вот в этом самом месте, уютном и безопасном, мы завтра ввечеру соберем всех атаманов наших на большую сходку. Обсудим дела накопившиеся и тебя заодно людям представим.

Открылась дверь, и в палату вошел еще один атаман, уже знакомый Топорку по совместной попойке в бане. Трофим вспомнил даже, что его зовут Аким и он держит окраинный рынок. Вошедший поклонился Хлопуне, тот жестом велел ему садиться и продолжил:

– Ну, так это еще завтра состоится, а сейчас я вас двоих пригласил, чтобы мое распоряжение срочное выслушать. Сегодня ты, Аким, на рынок свой окраинный не суйся, и из окрестностей его на версту людей своих убери. А ты, Топорок, точно так же плотницкую слободку стороной обходи.

В душе Трофима шевельнулось нехорошее предчувствие.

– А что там такое происходить будет? – спросил он.

Хлопуня закаменел лицом и резко ответил:

– Вопросов лишних у нас задавать не принято, так же как и приказы мои обсуждать. Но тебя, так и быть, на первый раз прощу и отвечу даже. Опасность там будет происходить для молодцов ваших, так и нечего лоб подставлять… А сейчас перекусите малость чем Бог послал да расходитесь по делам своим!

Хлопуня поднялся из-за стола и скрылся в люке подземного хода.

Трофим молча выпил с Акимом медовухи, нехотя закусил яблочком. Кусок в горло ему не лез. Хотя из объяснения Хлопуни вроде бы следовало, что в указанных местах будут происходить какие-то действия стражи, от которых он хочет оградить своих людей, смутное чувство тревоги не покидало Трофима. Почему брат ничего не сказал ему при встрече о возможной опасности, которая могла бы подстерегать его в слободке? Не захотел? Сам не знал? На обратном пути Трофим все думал об этом. Спать ему больше не хотелось, он вышел в сад, уселся на лавку под яблонями и невольно стал смотреть в сторону плотницкой слободки, хотя она находилась на значительном расстоянии и ее никак невозможно было разглядеть за деревьями и строениями.

До полудня оставалось еще часа два, но летний день уже стал жарким и душным. Воздух был неподвижен, палящие лучи солнца с безоблачного неба нагревали пыльные улочки и бревенчатые стены изб, на которых выступала светлая янтарная смола. Степан, не успевший сегодня утром позавтракать, поскольку проспал и опаздывал на совещание, вернувшись от Коробея, сидел в горнице перед распахнутым окном, защищенным от солнца тенью старой яблони, и с аппетитом поедал краюху ржаного хлеба, запивая ее холодным – из погреба – молочком, которое отхлебывал прямо из большой глиняной кринки. После разговора с Коробеем на душе его полегчало, он верил, что отважный и самоотверженный начальник московской стражи сумеет уличить и покарать предателя и, возможно, найдет способ отомстить злодеям-опричникам за кровь невинных людей.

Крики, раздавшиеся на дальнем конце слободки, сперва были едва слышны в знойной тишине умиротворяюще ленивой летней благодати. Степан был опытным стражником, много повидавшим в своей относительно короткой, но наполненной постоянными опасностями и схватками жизни. Поэтому он сразу почувствовал, что крики эти, все усиливающиеся и приближающиеся, означают не пустячную ссору повздоривших соседей и даже не страшный для всего города в такую жару пожар, а ужас неотвратимо надвигающейся погибели. Степа метнулся к печи, одной рукой выхватил из нее железный совок с угольками, другой рукой сорвал со стены пищаль, которая с недавних пор была постоянно заряжена не пулей, а картечью, и зажег фитиль. Он сгреб пищаль с тлеющим фитилем, пищальную подпорку и саблю в ножнах в охапку, как дрова, и, в не подпоясанной белой холщовой рубахе, расшитой заботливой материнской рукой цветными узорами по краям распахнутого ворота, стремительно выбежал из избы на улицу.