Тим Уиллокс - Религия

Поскольку вход в Большую гавань был закрыт для флота батареями форта Святого Анджело, Мустафа выстроил настил из смазанных салом бревен, перекинутый через склон холма Скиберрас. После чего его рабы-арапы три дня трудились под бичами надсмотрщиков и — подвиг, преисполнивший наблюдавших за ними рыцарей изумлением и страхом, — перетащили десятки военных галер Пиали одну за другой прямо через гору из залива Марсамшетт. Когда они переваливали через гребень, корабли загоняли на смазанный салом настил, словно животных, гонимых стрекалами на бойню. Веревки и цепи, тормозившие их спуск, гудели от чудовищного напряжения, некоторые из них срывались, с убийственной силой обрушиваясь на рабочих. И когда массивные суда скользили вниз по склону к водам, омывающим Лизолу, из-под их килей вырывался черный дым, сало раскалялось, вспыхивали языки пламени, словно это был конвой из Гадеса, только его капитанам так не терпелось доставить груз, что они забирали живых вместо мертвых. И вот теперь восемьдесят этих кораблей, разумеется со всеми своими корабельными пушками, угрожали фортификациям, растянувшимся вдоль берега.

Со всех сторон света, с высот и из залива, с мыса Виселиц, оба христианских полуострова — и Эль-Борго, и Лизола — были плотно окружены турецкой артиллерией, и последние десять дней их бомбардировали от зари до зари. Десятки женщин и детей в перенаселенном городе были перебиты. Десятки домов уничтожены. И вот теперь каждая турецкая пушка осыпала ядрами форт Святого Михаила.

Людовико не обращал внимания на турецкие пули и наблюдал, как редеют толпы мусульман. Он вел себя точно так же, как адмирал дель Монте, Заногерра и Мельхиор де Робле, которые наблюдали за полетом пушечных ядер и за остающейся у них в кильватере кровавой бороздой с мрачным хладнокровием людей, участвующих в погребальной процессии. Их бастион был обращен к заливу и к Бормуле, с него открывалась полная панорама стремительной атаки одновременно с моря и с суши. Во главе атакующего клина стояли алжирцы.

Хассем, вице-король Алжира и победитель в осаде Орана и Мерс-эль-Кебира, прибыл неделю назад с пятью тысячами гази и корсарами Эль Люка Али. Хассем возглавлял атаку с высот Маргариты на выходящие на сушу стены форта Святого Михаила. Его лейтенант, Канделисса, вел доставленные по морю войска от побережья Марса на запад. Эти войска прибыли на десятках взбивающих пену баркасов, весла и оружие сверкали в лучах солнца, а сидящие на носах имамы скандировали суры Корана.

Побережье Лизолы было защищено частоколом, колья были забиты прямо в морское дно и соединены друг с другом цепями. Баркасы протаранили частокол на полной скорости, колья выдернуло из грунта, цепи взвизгнули, опутывая несчастные суда смертоносной паутиной. Христианские аркебузиры с выходящих на море стен встречали выгружающиеся войска залпами — один за другим! — но фанатики брели по грудь в кровавых волнах, пробираясь между выброшенными веслами и мертвыми телами со спокойствием, которое показалось Людовико поразительным. Они вытащили за собой свои лестницы из взбитой пулями пены, перестроились на берегу, закрылись сверху щитами от града пуль и огненных снарядов и здесь, на берегу, развернули флаг со звездой и полумесяцем. Канделисса повел за собой верных, и черный дождь стрел дугой взлетел в рассветное небо. Подчиняясь его слову, восхваляя величие Аллаха, алжирцы начали карабкаться на стены Лизолы.

Людовико был одет в полудоспех с набедренниками, этот угольно-черный доспех — подарок от Микеле Гислери, равный по стоимости выкупу за барона, — был сделан мастером Филиппо Негроли из Милана. Он был подогнан так точно, что двигаться в нем было не сложнее, чем ходить в одной рясе. Будучи священником, Людовико не имел права проливать кровь, однако Папа Пий даровал ему разрешение in foro interno [89] Здесь: перед внутренним церковным судом ( лат .). сражаться в этом Крестовом походе. Словно нашествие гигантских червей, алжирцы сумели преодолеть ров и полезли на стены. Кипящее масло лилось, оставляя дымящиеся дорожки в рядах неверных, крики которых затихали где-то внизу. Горшки с греческим огнем взрывались, запах горящей плоти поднимался, вызывая удушье у осажденных. Когда солнце добралось до зенита и раскаленную долину затянуло дрожащей дымкой, боевое знамя алжирцев уже заколыхалось над стенами, и Бог повел Людовико к его моменту истины.

Людовико был приписан к отряду командующего Заногерры, который возглавлял летучее подразделение из четырех десятков испанцев и итальянцев, оставленных в резерве на случай осложнения. Среди них было три брата, которые получили особый приказ от дель Монте оберегать Людовико. Двое были итальянцами, Бруно Марра из Умбрии и юный послушник из Сиены по имени Пандольфо. Третьим был неистовый кастилец Эскобар де Корро, присланный в помощь от кавалерии Мдины. Сейчас все они стояли, развернувшись к стене.

За вращающимися крыльями мельниц, прямо на севере, прогремел мощный взрыв, взлетел фонтан конечностей, языки пламени охватили выходящую на море часть стены Лизолы. Даже сюда, на противоположную сторону полуострова, где фортификации тянулись от моря на сушу и выходили на холмы, долетели осколки и ошметки и загрохотали по доспехам братьев. Только взрывом погреба с порохом можно было объяснить такие обширные разрушения. Они наблюдали, как бастион и кусок куртины осели в туче пыли и сползли в воду. Знамена алжирцев Канделиссы ринулись вверх по склону к дымящимся руинам. Заногерра повернулся к своему подразделению.

— Пришло время умереть за нашу святую веру.

Заногерра повел их бегом вдоль обращенной к морю части стены. Путь их лежал через хаос, а стена была столь же скользкой, как пол на скотобойне. Угол, под которым были прислонены вражеские штурмовые лестницы, и их вес — особенно с сидящими на них дюжинами людей — не оставляли возможности сбросить их, и по всему периметру вдоль парапета мусульмане и христиане задыхались в потных объятиях, пытаясь овладеть стеной.

В нескольких шагах впереди мальтийский ополченец, копьем спихивающий мусульманина с парапета, сделал паузу — проткнул мусульманину грудь, и тот кашлял кровью, пока его товарищи, последователи Магомета, вопили что-то со своих ступенек лестницы у него за спиной. Мальтиец одной рукой спустил штаны, присел на корточки и с быстротой и самообладанием человека, прочищающего горло, выдавил из себя большую дымящуюся какашку. Затем он натянул обратно штаны и вернулся к своему занятию: принялся глубже загонять наконечник копья в легкие своей жертвы. Когда Людовико подошел ближе, другой алжирец вскарабкался на плечи своему раненому товарищу, который упрямо цеплялся обеими руками за древко копья, не давая вытащить его из своей груди. Мальтиец выдернул копье, но слишком поздно: когда он потянулся к кинжалу, алжирец уже добрался до амбразуры и полоснул его ятаганом по шее. Мальтиец принялся колоть его кинжалом над коленями, загоняя клинок в бедра, мошонку, низ живота, сбросил его на стену, заполз на него между зубцами стены… Головы их мелькали в просвете над пропастью, оба они тяжело дышали, хрипели, каждый был залит кровью, своей и противника, а тем временем первый алжирец, все еще пронзенный копьем, все еще сидящий на скользкой перекладине лестницы, все еще кашляющий красными сгустками, все еще сражающийся, сбил с мальтийца шлем, дернул за волосы, ткнул в глаза, сунул большие пальцы в зияющую рану на шее и принялся разрывать ее дальше.