Тим Уиллокс - Религия

Тангейзер с Борсом, которые решили испытать судьбу в одном строю с северянами, видели, как рванули шахты, когда они подходили к бастиону Германии на левом краю христианских фортификаций. Внутренняя стена Кастильского бастиона, которую восстанавливали много мучительных недель, была уничтожена за мгновение. Между бастионами Италии и Прованса тридцатифутовый отрезок куртины обрушился в ров. Два десятка защитников были погребены под каменными завалами. На вершине холма Санта-Маргарита был развернут санджак-и-шериф. Огневой вал от турецких осадных орудий залил светом гребни холмов. И когда клубы дыма скатились вниз в долину и силы джихада в очередной раз объединились, тысячи гази ринулись через равнину Гранд-Терре, намереваясь осуществить волю Аллаха.

— Аллах акбар!

Равнина была похожа на озеро зловонной грязи, запекшейся под солнцем, однако за все лето не выпало ни одного дождя, а местные почвы были светлые. Запекшаяся темная корка, по которой мчались язычники, образовалась от свернувшейся крови и всего, что извергается из человеческого тела перед смертью. Пыль, которую взбивали ноги гази, была не землей, а высохшей кровью их погибших товарищей. Радужные рои трупных мух сине-зелеными спиралями завивались к небу, некоторые воины падали на бегу, проваливаясь по щиколотку в кишащие личинками ямы, не заметные сверху. Когда заработали пушки Религии, очередные десятки гази полегли тут же с чудовищными ранениями; раненые извивались в зловонной грязи, похожие на каких-то первобытных тварей. Но все равно отряды шли вперед. Когда они были в трехстах футах, дали залп мушкетеры, увеличивая их потери.

Тангейзер забил в дуло ружья новую пулю и утер лоб. Армия, надвигающаяся на них, больше не была неумолимой силой, которая изначально высадилась в Марсашлокке. Тенор мусульманского боевого клича был пронзителен, они выскребали собственную воинственность с самого дна изможденной души. Они шли на штурм стен уже не ради своего султана, не ради трофеев или славы, не для того, чтобы выразить ненависть к Христу, — подобные чувства вдохновляли их прежние атаки. Они шли сейчас даже не для того, чтобы увидеть лик Господа. Сейчас они рвались вперед, подчиняясь слепому стадному чувству, которое есть зло и проклятие всего человечества. Каждый из них двигался вперед, потому что так делал его сосед, и с точно такой же ни на что не направленной храбростью. Тангейзер взялся за затвор колесцового замка и прицелился.

Когда он уже был готов выстрелить, его внимание привлекла группа из четырех рекрутов, движущихся на брешь, где находился пост Кастилии. Они двигались, словно дети, потерявшиеся на некоем зловещем базаре. Тангейзер опустил ружье. Медное пушечное ядро пролетело над полем, и у него от беспомощной жалости стиснуло сердце, он видел, что ядро движется на эту четверку. Мальчишки тоже следили за полетом ядра, они взволнованно перекрикивали друг друга и смогли бы разбежаться, избегнув удара, если бы один из них не вцепился в товарищей. Но он вцепился, и они окаменели от ужаса. Они увидели (и Тангейзер тоже увидел), как ядро, оттолкнувшись от земли, подскочило на высоту колена и опрокинуло их одного за другим, прокатившись дальше. Один из них силился выбраться из беспорядочной кучи изуродованных тел, он вопил так же громко, как и его товарищи, хотя, кажется, единственный из них не пострадал. Он поглядел вниз на изломанные тела. Его вырвало. Затем он воздел обе руки к бастиону, нависшему над ним: его рот беззвучно раскрывался, словно он сдавался не врагу, а какой-то силе, более злобной и бесчувственной, чем все враги, вместе взятые.

Тангейзер узнал Давуда.

Сирийское длинное ружье Борса громыхнуло за зубцом стены, и голову Давуда окутало багровым туманом. Когда туман рассеялся, тело какой-то момент еще стояло, череп, наполовину срезанный, торчал обрубком, булькающим и непристойным, затем тело рухнуло сверху на все еще подергивающиеся тела товарищей, своим весом увеличивая их страдания.

Тангейзер отвернулся.

Он видел, как из-за поднимающегося в тысяче футах холма выдвигается и выходит в кошмарную долину вторая волна турецкой пехоты. Он оглядел стену. Языки пламени и дым за Галерным проливом означали, что форт Святого Михаила тоже осаждают. Напротив бреши в завале, бывшем когда-то бастионом Кастилии, обреченные останки первой волны турецкой атаки дрогнули, когда заполыхал греческий огонь. Тех немногих, кому удалось вскарабкаться на кручу, проткнули копьями или порубили на куски рыцари. Аркебузиры, стоявшие за зубцами стены, перезарядили ружья и выпустили залп по новой толпе атакующих. Подергивающиеся тела были затоптаны в грязь второй приливной волной. Стрелки-тюфекчи с левого фланга наступающих турок подошли на расстояние выстрела, они образовали огневой заслон, паля из своих длинных мушкетов. Звуки горнов двинули вперед третью волну наступления, которая последовала сразу же за второй. Теперь равнина Гранд-Терре пестрела яркими одеждами и хлопающими знаменами красного, желтого, зеленого цветов. Айялары, дервиши, мамелюки, азебы. Кровь в них бурлила, их кличи зазвучали уверенно, и их было так много, их сомкнутые ряды двигались так быстро, что пушечное ядро, прокатившееся через них, почти не оставило по себе следа.

Оливер Старки присоединился к Тангейзеру на бастионе Германии и привел за собой весь Английский ланг, обоих его членов, католиков, искателей приключений Джона Смита и Эдварда Стэнли. Каждый из них разрядил свой мушкет в толпу наступающих. Затем Старки прислонил свое ружье к амбразуре и достал меч. Он дышал непоколебимой безжалостностью, которая пугала особенно сильно, поскольку исходила от человека с внешностью ученого. Тангейзер заметил с тоской, что все германцы, шведы и поляки достают топоры и мечи.

— За мной! — приказал Старки братьям. — На пост Кастилии.

Они были более чем готовы. Старки поглядел на Тангейзера, словно ожидая, что тот скажет. Тангейзер указал на каменную насыпь поста Кастилии, где над общей свалкой свистели турецкие лассо, взлетали копья, оружие ближнего боя сверкало в лучах поднимающегося солнца. Подразделение одетых в кольчуги янычаров из второй волны храбро преодолело потоки греческого огня и теперь вплотную подошло к поредевшему и неуверенно держащемуся отряду христианских рыцарей. Еще одна рукопашная завязалась у подножия захваченной осадной башни, с верхнего яруса которой отряд мальтийцев и tercios осыпал толпу внизу градом пуль и зажигательных снарядов.

— Если Мустафа послал вперед Зирхли Нефера, едва началась битва, — произнес Тангейзер, — значит, он рассчитывает на скорую победу.

— Так мы опровергнем его расчеты, — заявил Старки. — Идем врукопашную. — Он обращался к двум десяткам, или около того, воинов Германского ланга. — Наши братья не устоят без нашей помощи. Заходим клином в тыл турок, сохраняя строй. Движемся по моему приказу. И помните: когда турки побегут, мы не станем преследовать их.